Книга Зубы дракона - Александр Прозоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Давай, Кюг! — заулюлюкали в толпе.
— Вздрючь его хорошенько!
В животе, под самым пупком, зародился ужас и липко расползся по телу — для них это было развлечение. Обычное баловство. И именно меня сейчас изрубят до состояния фарша для котлет… Парные котлетки из Игоря по-полтавски…
Тьфу ты, это же сон!
Я кинулся вперед. Кюг отбил удар с такой силой, что заболела кисть. Я схватил ольхон обеими руками и со всего размаха, — из-за головы, рубанул врага так, что он должен был развалиться на две половинки… Но, лезвие бесполезно пошелестело в воздухе, а левое плечо резанула страшная боль. Я даже присел, выронив клинок и зажав рану ладонью. Кровь хлестала, как вода из пожарного брандспойта, на глаза навернулись слезы.
— Все, ребята, все… — это уже была не игра, это было по-настоящему больно и серьезно. Теперь они должны были прекратить свой хохот и помочь мне наконец!
— Не плачь, мой маленький, — с явным глумлением в голосе посочувствовал Кюг, — сейчас мы тебя вылечим.
Внезапно он сорвал мою руку с раны и щедро сыпанул плечо желтым порошком из небольшого кожаного кисета. Внутри словно полыхнуло огнем. Я заорал, вскочил с постели и заметался по комнате, зажимая рану…
* * *
По комнате…
О, черт! Я проснулся!
Это был сон… Моя комната… Из форточки тянет пропахшей выхлопными газами прохладной сыростью, зелеными циферками отсчитывает время электрический будильник, раскачивается на потолке свет уличного фонаря. И только плечо болит так, словно его рвет на части взбесившийся кот.
Но ведь это был сон?!
Я осторожно оторвал ладонь от раны. В неясном мельтешащем свете плечо казалось здорово выпачканным, но кровь не текла. Слава богу, приснилось…
* * *
Сильный удар жесткого древка поднял меня с залитого кровью раскаленного оранжевого песка.
— Вперед пошел, нечего рассиживаться, — новый удар заставил пошевеливаться. Как?! Опять?!
— Пошел давай!
От сильного и болезненного удара в спину я пробежал насколько шагов и затрусил по дороге, стараясь не смотреть в сторону Тхеу, которая продолжала затравленно вскрикивать под гогот мужиков.
* * *
В поселке меня заперли в какой-то подвал. Точнее, хорошим пинком спустили туда вниз по короткой крутой лестнице. А Тхеу осталась в руках бандитов. Они глумились над ней, веселясь чужим страданиям, а я мог только бессильно метаться по каменному мешку, слыша сквозь затянутое плотной сеткой окно ее стоны и крики, пиная пыльные тряпки и кости, валявшиеся на полу.
Ну почему, почему такое происходит? За что нам это? Как же теперь жить… Едва не плача от бессилия, я забился в самый темный угол подвала и скрючился там, закрыв глаза и зажав уши руками.
* * *
Наверное, прошло не меньше минуты, прежде чем я понял, что слышу не женские крики, а истошный вой будильника. Мамочка, как всегда, проснулась первой и громко стучала в стену, требуя заткнуть глотку электронному порождению человеческого мазохизма. Пришлось вставать. Я прихлопнул кнопку таймера, протер глаза — мокрые. Надо же, слезы. Всплакнул-таки во сне, оказывается. «Птичку жалко…»
Я усмехнулся и, громко шлепая босыми ногами, побрел в ванную. В нашем мире существует только два способа прийти утром в норму — это обтереть лицо снегом, или облиться холодной водой. Первый способ действеннее, но питерский снег при попадании на кожу может сравниться по полезности только с ипритом. А вода — с синильной кислотой. Последняя, как известно, безопаснее.
Поток холодной влаги быстро развеял последние следы ночного бреда. Веки разомкнулись, и остались в таком состоянии даже без помощи спичек. Я сдернул с вешалки свое любимое махровое полотенце и, растирая спину, повернулся к зеркалу. В тот же миг словно холодный кирпич ухнулся в самые кишки — у отражения на правом плече бурела рана чуть не в полруки размером. А у меня, соответственно, она была на левом… Толстый рубец из застывшей крови. Не спекшейся, а именно застывшей — рана напоминала валик из грязного вспененного полиуретана. Наконец я нашел нужное слово, прокрутил его в голове, послюнявил языком и не без труда выплюнул наружу.
— Кровь полимеризовалась, — и вздрогнул от звука собственного голоса. Мысль, которую хотелось затолкать подальше в глубину сознания, не выпускать, не знать о ней, — выскочила наружу…
А если бы мне приснилось, что я утонул? Или сорвался со скалы? Или бандиты отрубили мне башку? Я что, сейчас искал бы голову под диваном?
На ощупь рубец казался теплым и мягким, как губчатая резина… Не настоящим, в общем… Или это эффект порошка из зубов дракона? Ведь во сне меня не только ранили, но и вылечили. Я попытался подковырнуть край раны ногтем. Рубец на удивление легко поддался и отслоился сразу по всей длине, оставив широкий розовый шрам… И спайка под ним чувствовалась до самой кости.
К перемене погоды болеть будет — пришла «мудрая» мысль. Я набросил полотенце на вешалку и кинулся в свою комнату.
Постель была залита кровью, словно на ней разделывали годовалого теленка. А может, и быка.
Вот тебе и сон…
Хлопнувшая далеко внизу дверь парадной мгновенно привела меня в себя — на работу опаздываю! Мысли о таинствах и причудах сновидений испарились мгновенно, как получка перед игровым автоматом. Одним движением я сгреб окровавленное белье, закинул в шкаф, в отделение для обуви — чтоб мамочка не увидела — быстро натянул рабочую одежду и выскочил из дома.
Город спал. День еще не успел пробраться на его улицы, осветить стены, разбудить птиц. Городу не было дела до часов, расписаний и рабочих дней. Он и не подозревал, что в чреве его закипает «час пик».
Люди торопились. Они выскакивали из парадных, нетерпеливо подпрыгивали на остановках, а самые удачливые уже висели в дверях трамваев и автобусов, вцепившись мертвой хваткой в потные поручни или в воротники впереди висящих. С сонными глазами, угрюмым лицом и нервным дыханием человеческая масса целеустремленно мчалась на работу, сливаясь в потоки, кружась в водоворотах, разбрызгивая пену злобной ругани, оставляя осадок из скуренных сигарет, мятых газет и конфетных фантиков. Горожане лениво суетились и бурлили, торопливо читали вчерашние газеты, громко ругали транспорт и всячески спешили с привычной скоростью.
А город все равно спал. Вяло покачивались в ночном мраке фонари, тихо подрагивали на деревьях забывшие опасть листья. Одно за другим гасли окна в темно-желтых домах. В тихих комнатах, выплеснувших на улицу неугомонных хозяев, вновь наступал покой. Поздний осенний рассвет приходить еще и не собирался. Солнце преспокойно кемарило в своей берлоге где-то за горизонтом, вместе с ним посапывали все краски дня. В сером свете ламп люди темными тенями метались по коричневым тротуарам вдоль бурых стен под черным небом. Многократно отработанный липкий безвкусный воздух тяжело падал в легкие и с трудом выкашливался обратно, под ногами чавкало нечто хищное, с одинаковой легкостью разъедающее и кожу обуви, и железо автомобилей.
