Книга Борец сумо, который никак не мог потолстеть - Эрик-Эмманюэль Шмитт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По окончании турнира у меня набралось больше побед, чем поражений, ко мне было приковано всеобщее внимание: мне предстояло сменить категорию и подняться на несколько ступенек в иерархии борцов сумо. У меня появилась группа поддержки.
Целую неделю я праздновал свой успех вместе с товарищами и моим кумиром Асёрю, который расстался с сумо и подстриг волосы.
А в воскресенье утром я проснулся, ощущая удовлетворение, сложил свои пожитки, убрал комнату и явился к наставнику. В пустой комнате, где стоял лишь букет цветов, меня встретило пение кипящего чайника.
— Мастер Сёминцу, я ухожу. Я больше не поднимусь на дохё.
— Почему? Ты весишь девяносто пять кило, ты наконец добился своего.
— Вы сами сказали: я добился! Это и была моя цель. Стать полноценным борцом, научиться владеть собой, получить турнирную квалификацию. Но я никогда не ставил перед собой цели стать чемпионом, и уж никак не чемпионом чемпионов. Я неправ?
— Тебе виднее.
— Вы твердили, что видите во мне толстяка, но не чемпиона.
— Да, ты верно понял.
— Толстяк — вот он, я его вижу: толстяк — это не тот, кто победил других, а тот, кто победил себя самого; это лучшее во мне, то, к чему я стремлюсь, что ведет меня и вдохновляет. Это так, я вижу в себе толстяка. Теперь я хочу похудеть и пойти учиться, чтобы стать врачом.
Сёминцу расплылся в улыбке.
— Спасибо, учитель, что указали мне путь, убедили, что я способен ему следовать.
— Ты прав, Джун. Цель — это не конец пути, это движение вперед.
— Вот именно. Мне не нужны триумфы, я хочу жить.
— Хорошо замечено. Жизнь — это не игра и не матч, иначе были бы выигравшие.
Он поднялся:
— Джун, теперь моя очередь открыть то, что я скрывал от тебя. Я не просто проходил по улице, я отыскал тебя неслучайно и заговорил с тобой не от нечего делать.
— Простите?
— Я твой дед. Брат твоей бабушки Кумико, той, что дала жизнь маленькому ангелу, и этот ангел — твоя мать.
— Что?
— В силу кровного родства я дядя твоей матери. Я заговорил с тобой в Токио, так как меня попросили.
— Это она…
— Да, в ее письме была просьба приглядеть за тобой.
— В письме? Но как она могла с вами связаться, ведь она неграмотная?
— Она прекрасно все объясняет. Разве она никогда тебе не писала?
Я опустил голову:
— Писала.
Я извлек из рюкзака последнее послание. Я известил ее о своей победе письмом — первым за эти годы, — и она тотчас ответила мне, послав веточку лавра, украшенную стеклянными жемчужинками, свернув ее, как венок победителя, в знак того, что гордится мной. Вложенный в конверт пух цыпленка разъяснял, что, несмотря на блестящий успех, я остаюсь ее ребенком.
Сёминцу рассмотрел веточку и пух и похлопал меня по спине:
— Теперь пойдем, я хочу кое-что показать тебе.
Он пригласил меня в свой кабинет и включил компьютер. Быстро ориентируясь в Сети, он открыл медицинский сайт.
— Смотри. Твоя мать ангел, потому что у нее редкая болезнь, болезнь, которая затрагивает горстку людей на земле, болезнь настолько необычная, что с трудом поддается диагностике, и для ее лечения пока нет ни лекарств, ни медицинских процедур.
Он указал на экран:
— Это генетическое заболевание. Врожденное. Оно называется синдромом Вильямса.
— И в чем оно выражается?
— Врожденный порок сердца, умственная неполноценность — поэтому твоя мать не смогла научиться грамоте, а еще характерные черты: большой лоб, округлые щеки, широкий рот, такие больные похожи на эльфов или на ангелов. Последствия сказываются на поведении: такие больные ведут себя очень мило, чересчур мило, они невероятно радостны и притягательны. Отсюда их оптимизм.
— Разве оптимизм — это болезнь?
— Нет. Болезнь в том, что он чрезмерен. Избыток превращается в патологию. У твоей матери именно такой случай. Она ничего не может поделать с этим. Никто не может. Это болезнь.
— Значит, это нормально, что она не может быть нормальной?
— Именно так.
— Значит, нормально, что я считаю, что это аномалия?
— Именно так.
— Тогда, выходит, это нормально, что ее поведение ненормально, и нормально, что я не выношу этого?
— Именно так.
— Следовательно, что бы ненормального ни было и с той и с другой стороны, для нас обоих это нормально?
— Да, Джун. Все это объяснимо.
— Какое облегчение! То есть если она любезно ведет себя с первым встречным, то это не оттого, что она меня не любит?
— Она любит тебя, это несомненно, любит больше, чем кого бы то ни было. Она ведь просила присмотреть за тобой?!
— Да!
Я рассмеялся:
— Сёминцу! Я вешу девяносто пять кило, но никогда еще не чувствовал такой легкости!
— Спасибо, Джун.
— За что?
— Спасибо, что позволил мне наверстать упущенное за годы безразличия. Я, слишком увлеченный делами школы, оборвал родственные связи. Я довольствовался тем, что побывал на свадьбе твоих родителей, — любопытные личности, яркие, дополняющие друг друга: он замкнутый, она открытая и щедрая, потом я отдалился от них. Благодаря тебе я вновь занял место в нашей семье. Если ты не против, Джун, давай после обеда вместе навестим ее.
Я кивнул, я был безумно рад.
— Пойдем, дядя Сёминцу, мы оба отправимся к ней и обнимем ее. Но прежде я должен кое-что сделать.
Я выбежал из конюшни Сёминцу, поймал на улице такси, первое такси в моей жизни, — элегантный жемчужно-серый автомобиль с подлокотниками и сиденьями, затянутыми белой кружевной тканью.
Шофер в безупречных перчатках доставил меня по указанному адресу, мне даже не пришлось звонить в дверь, так как девушка сидела в шезлонге на веранде под навесом и читала роман.
Я подошел к Рейко и, глядя прямо в глаза, указал на ее плоский животик, трепетавший от удивления:
— По-моему, в тебе скрыта толстушка.
За два неполных десятилетия работы в литературе Эрик-Эмманюэль Шмитт создал удивительно много: пять романов, повести, новеллы, эссе. Написал несколько киносценариев и полтора десятка пьес, сотворив вереницу совершенно несхожих между собой персонажей. Аристократы и выскочки, гении, придурки, святые, чудовища, дети, подростки, священники, актеры. В этом Ноевом ковчеге есть мелкий торговец, излучающий доброту и восточную мудрость, забытый философ XVIII века, сошедший с ума, есть нобелевский лауреат и графоман, кропающий скверные трагедии александринским стихом, безвестная продавщица, медсестра, провинциальный учитель, художник, страдающий манией величия, сотрудники ООН, полицейские и наркоторговцы, банкиры и беженцы. В этой толпе мелькают мифологические персонажи и исторические фигуры: Дон Жуан, Понтий Пилат, Улисс, Зигмунд Фрейд, Фредерик Леметр, Гитлер, Дидро и Саддам Хусейн. А также сатана, боги, демоны, призраки и даже тень отца Гамлета.
