Книга Змия в раю - Леопольд фон Захер-Мазох

Тот поклонился и начал:

— Господа, вы, верно, удивлены, увидев меня здесь в столь неурочный час.

— Конечно, — подтвердил Менев.

— Я прибыл, — продолжал Сергей, — чтобы по всей форме просить у вас, господин Менев, и у вашей глубокоуважаемой супруги руки вашей дочери, Натальи.

Возникла крайне напряженная пауза. Затем Менев поднялся из-за стола и встал с воздетыми к небу руками, точно проповедник при произнесении «Dominus vobiscum».[20]Со всех сторон на него бросали предостерегающие взгляды, да вдобавок пробило двенадцать, и старые часы, его оракул, начали исполнять мелодию «Известный всем я птицелов» из «Волшебной флейты». В этот момент апофеоза отцовской власти в глаза не могло не броситься удивительное сходство Менева с королем Яном Собеским. Еще прежде, чем он успел заговорить, жена едва заметно толкнула его ногой — движение, смысл которого он тотчас уразумел. То было требование решительного отказа.

Случаются дожди, которые, кажется, никогда не закончатся: они безостановочно моросят целый день, целую неделю, и им конца не видно, а бывают другие — которые словно в безотчетной вспышке гнева обрушивают на землю удары струй и проходят так же быстро, как гнев. Так же и с людьми. Одни, начав говорить, все сыплют и сыплют запятыми и точками с запятой, точно крошками нюхательного табака, никак не решаясь поставить заключительную точку, будто найти ее не легче, чем гигантский алмаз Великого Могола. Другие же выражают свою мысль одним крепким словом. К этим последним и относился Менев.

— Исключено, — отрубил он.

Все, кроме Ботушана, облегченно вздохнули.

— Могу я поинтересоваться причинами такого вердикта? — спросил последний, ни на секунду не теряя вежливого спокойствия.

— В этом нет нужды.

Супруга снова подтолкнула Менева ногой, чтобы внушить ему:

— Не так круто, мой милый.

Менев понял.

— Видите ли, высокородный сударь и дорогой друг, — продолжил теперь Менев несколько иным тоном, — прежде всего Наталья еще слишком молода, чтобы думать о браке, она, в сущности, еще ребенок, а ребенок должен оставаться в доме, пока не повзрослеет и пока не будет завершено его воспитание.

— Но ведь это не основание…

— Затем, благодетель вы мой, Наталья — девушка простая, богобоязненная и ограниченная, весьма ограниченная; она никогда бы не свыклась с той жизнью, которую ведете вы, как кавалер и светский человек.

— Вероятно, свыклась бы.

— Нет-нет, любезный, об этом даже рассуждать нечего, это означало бы впрячь в одну упряжку льва — да, именно льва — и трепетную овечку. Итак, оставим впредь разговоры на эту тему; искренне сожалею, но я не могу выдать за вас свою дочь.

Винтерлих снова принялся рассказывать о театре.

Сергей несколько секунд размышлял, затем встал и откланялся, однако не сел в коляску, а отправился в сад. Он искал Наталью и нашел ее в густых зарослях малины, где она собирала ягоды.

— Я хотел бы кое-что сообщить вам, барышня, — начал он, в то время как она почти враждебно от него отвернулась.

— Прошу вас… не здесь… не в этом месте, пожалуйста.

— Мы не можем терять времени, — возразил он, — поэтому умоляю вас меня выслушать.

Бедняжка растерянно устремила на него беспомощный взгляд черных глаз.

— Обстоятельства вынуждают меня, — продолжал Сергей, — сказать вам об этом раньше, чем мне бы хотелось, — пока еще есть время убедить вас, что романного свойства слухи, распускаемые обо мне, либо сильно преувеличены, либо вообще не соответствуют действительности. Я люблю вас, Наталья, люблю сердечно и искренне.

Он взял ее руку, а она опустила голову, и крупные слезы заблестели у нее на ресницах.

— Я попросил вашего батюшку отдать вас мне в жены, он ответил отказом — но вы сами, Наталья, вы тоже меня отвергаете? Не могу в это поверить. До сегодняшнего дня я надеялся, что благодаря вам осуществится все то, чем еще полнились мои желания и надежды. Если вы хоть капельку ко мне расположены, тогда примите мужественное решение — бегите со мной…

— Нет, ни за что. Я не могу стать вашей женой, забудьте меня, так будет лучше.

Она быстрым шагом направилась к дому, взволнованный Сергей шел рядом.

— Не отнимайте же надежду, — взмолился он, — пообещайте хотя бы, что вы захотите лучше меня узнать.

— А имеет ли смысл узнавать вас лучше? — возразила девушка; она дрожала, а щеки все гуще заливались румянцем. — Я полагаю, нет. Достаточно и того, что я знаю.

— Вы спешите с выводами.

— Возможно.

— И вы, Наталья, поступаете несправедливо не только со мной, но и с собой.

Они остановились перед домом и там продолжали свой диалог подобно двум персонажам спектакля, потому что неожиданно у них появилась многочисленная и внимательная публика. На пороге открытой двери показался Менев с супругой; почти тотчас же распахнулись все окна первого этажа и из них высунули головы обе тетки, Феофан, Февадия, дядюшка Карол и Винтерлих.

— С собой?.. Почему это?.. Я всего лишь простодушная девушка… я вас не понимаю… — нарочито громко проговорила Наталья, она хотела, чтобы ее могли слышать все.

— Потому что в душе вашей что-то волнуется из-за меня…

— Нет, нет!

— Что-то, чего вы не понимаете, что беспокоит вас и что тем не менее так сладостно, так чудесно…

— Последний раз прошу вас, — перебила его Наталья, — расточайте свое красноречие на какую-нибудь другую, я никогда не стану вашей женой, никогда, избавьте меня впредь от своих комплиментов.

Ее глаза метали молнии, однако она, собственно, больше сердилась на себя, нежели на него.

Сергей закусил губу, и на этом драма для него завершилась, плавно перейдя в комедию. Он оставил Наталью, приблизился к публике, снял шляпу и отвесил поклон.

— Господа, — с горькой улыбкой произнес он, — вы торжествуете по праву. Вы одержали победу, и мне, как некогда — увязшему в России Наполеону, ничего, кроме отступления, не остается. Однако прежде, чем я ретируюсь, мне бы хотелось предостеречь вас от чрезмерного упования на собственную добродетель. Вы живете в тихом медвежьем углу, вдали от большого мира, здесь нет никакой борьбы, и потому неразумно и несправедливо с вашей стороны осуждать тех, кто должен вести свой корабль по бушующим волнам жизни. Вы все, конечно, славные, добрые и нравственные люди, каждый из вас Катон, каждая — Лукреция или Порция, поскольку вы еще никогда не подвергались искушению. Вы живете невинно, как первые люди, в некоем раю — но потому только, что на вас змии нет. Едва она появится — а она появится, будьте уверены, — вы все до единого собьетесь с праведного пути: вы, господин Менев, и вы тоже, сударыня, равно как и уважаемый господин Винтерлих, и господин Богданович. Достопочтенная бабушка позволит обольстить себя с той же легкостью, что и Наталья, и во всеобщем грехопадении даже мопс тети Лидии не сумеет отстоять свои строгие принципы. А до тех пор желаю здравствовать!