Книга Шпион по призванию - Деннис Уитли

— А в восьмидесятом дела пошли совсем скверно, — добавил генерал Кливленд, — когда наша блокада побудила русских, шведов, пруссаков, датчан и австрийцев прибегнуть к политике вооруженного нейтралитета в отношении Англии, а голландцы присоединились к нашим противникам.

— Нет, генерал, — остановил его капитан Брук. — Умоляю, не говорите ничего против блокады! Это мощнейшее оружие Англии. Благодаря ей нам много раз удавалось вразумить Европу и, с помощью Провидения, удастся еще не раз.

Старый генерал хмыкнул:

— Будем молиться, чтобы в случае возникновения подобной необходимости нас не отвлек более серьезный конфликт за океаном. Я не имею в виду лично вас, капитан, но наша военно-морская стратегия была никудышной и привела в итоге к потере американских владений.

— Вынужден возразить вам, сэр. Также не имея в виду лично вас, я считаю, что в большей степени следует винить армию. Не менее чем в четырех случаях наши генералы действовали крайне неуклюже. В самом начале войны генерал Гейдж заперся в Бостоне на восемнадцать месяцев, вместо того чтобы атаковать колонистов, прежде чем они успеют сплотить ряды. Далее, в семьдесят шестом году генералы Хау и Корнуоллис, будь они поактивнее, могли бы раздавить Вашингтона с двух сторон, но упустили эту возможность. В семьдесят седьмом и восемьдесят первом годах два крупных британских подразделения могли соединиться на Гудзоне и отрезать северные колонии от южных, сохранив таким образом последние для нас, но снова пренебрегли отличной возможностью. Как известно, в первом случае их медлительность привела к тому, что генерал Бергойн угодил в ловушку и был вынужден капитулировать под Саратогой, а во втором генерал Корнуоллис сложил оружие в Йорктауне, похоронив нашу последнюю надежду на победу. Будь у нас командир под стать генералу Вашингтону, конфликт, я убежден, завершился бы совсем по-другому.

— Признаю, что на первых порах было допущено немало ошибок, — согласился генерал, — но Корнуоллис неоднократно наносил поражение Вашингтону, и вы привели неудачный аргумент, упомянув о навязанной ему капитуляции. Он развернул свою армию на Йорктаунском полуострове, чтобы быть готовым к укреплению Нью-Йорка. Не застрянь британский флот в Вест-Индии, никакая французская эскадра не смогла бы оккупировать Чесапикский залив и обеспечить соединение армии Вашингтона с генералом Лафайетом, высадившись на перешеек полуострова.

— Флот не может находиться повсюду одновременно, сэр, — запротестовал капитан.

— Конечно, сэр, но он должен находиться в нужном месте в нужное время, а его наипервейший долг во время войны — защищать коммуникационные линии армии, — парировал генерал.

— По-вашему, нам следовало позволить французам захватить Вест-Индию, оставив при этом незащищенными берега Британии? Не забывайте, что нам приходилось иметь дело с флотами не менее четырех враждебных держав и что в тот год мы выбили голландцев с Доггер-Бэнк и пришли на помощь генералу Эллиоту в Гибралтаре.

— Упаси меня Бог подвергать сомнению отвагу нашего флота, капитан. Я всего лишь утверждаю, что стратегия была плохо продумана. Наши адмиралы старались отразить локальные атаки, вместо того чтобы отыскать вражеские флоты и уничтожить. Рассеяние наших военно-морских сил оказало нам дурную услугу.

— В этом я согласен с генералом Кливлендом, — заявил мистер Гиббон. — Конечно, наша армия не слишком хорошо себя проявила, но дело не дошло бы до просьб об УСЛОВИЯХ мира, если бы флот не подвел ее в критический момент. Тем не менее доводы нашего хозяина справедливы в том смысле, что правительство основное внимание уделяло нашим позициям в Европе, и особенно в Гибралтаре. Справедливо говорят, что, «спасая скалу, мы потеряли континент», но винить в этом нельзя ни армию, ни флот.

Дипломатичное резюме мистера Гиббона разрядило обстановку, и капитан рассмеялся:

— Я рад окончить на этом наш спор. По крайней мере, все мы можем согласиться, что победа лорда Родни при острове Святых, восстановив наше превосходство на море, позволила заключить мир на приемлемых условиях.

— В самом деле, без этой победы нам было бы трудно добиться таких условий, — промолвил Сэм Овиатт. — В результате мы дешево отделались. Потеря колоний, конечно, невозместима, но уступка Сент-Лусии, Тобаго и Горе Франции, а Менорки и Флориды — Испании небольшая плата за укрепление наших позиций в Канаде и Индии, а также прочие приобретения.

— За это следует благодарить искусную дипломатию лорда Шелберна, — заметил сэр Гарри.

Капитан Брук быстро обернулся к нему:

— Однако всего несколько месяцев спустя ему пришлось оставить свою должность, и, будучи в Лондоне, я слышал, что положение правительственной коалиции далеко не надежно.

— Ее падение меня нисколько не удивило бы, — заявил сэр Гарри. — Король по-прежнему склонен к авторитарному правлению. После двенадцати лет подлинной диктатуры, осуществляемой через лорда Норта, он едва ли позволит власти ускользнуть из его рук, и, после того как страна потребовала отставки Норта, сменяющие друг друга в течение последних семнадцати месяцев правительства были всего лишь экспериментами. Кончина маркиза Рокингема прошлым летом расчистила путь Шелберну, не пользовавшемуся любовью и доверием короля, который любит коалицию и того меньше. Он разделяет общенациональное презрение к своему старому министру, вошедшему в противоестественное партнерство с человеком, долгие годы бывшим его яростным критиком, и убежден, что уволит их обоих, как только подберет благовидный предлог. Основная проблема короля — найти человека, послушного его воле и одновременно способного подчинить себе парламент. Говорят, что с этой мыслью он предлагал юному Билли Питту министерство финансов, прежде чем согласился принять на службу мистера Фокса. То, что Питт отказался от предложения, говорит в его пользу. По крайней мере, у него хватило ума понять, что парламент не даст развернуться человеку со столь малым опытом.

— Думаю, что не отсутствие уверенности в себе, а проницательность побудила Питта тогда отказаться от министерства, — заметил мистер Гиббон. — Насколько мне известно, он проявляет исключительные дарования. Деловая хватка Питта иногда кажется сверхъестественной для столь молодых лет, его остроумие беспощадно, а ораторские способности поразительны.

Сэр Гарри кивнул:

— Да, язык у него здорово подвешен, — в этом он истинный сын милорда Четема. Я слышал его первую речь, когда он в возрасте двадцати одного года занял место в палате общин. «Не было ни слова, ни жеста, который хотелось бы исправить», — сказал тогда один из старейших членов парламента, а мистер Берк, сидевший рядом со мной, заметил: «Он не просто щепка от старого дуба, а ни в чем ему не уступает».

— Быть может, если нам придется выступить с оружием против французов, он сыграет такую же славную роль, как его великий отец, — промолвил капитан Брук. — Однако, джентльмены, пришло время присоединиться к леди.

Мужчины просидели за вином полтора часа — до половины девятого, когда начало темнеть. Сквайр Роббинс и Гарри Дарби, которые не совсем твердо держались на ногах, с извинениями удалились, но остальные проследовали в прохладную бело-зеленую гостиную леди Мэри, где разговор стал более легкомысленным, вращаясь вокруг местных сплетен, развлечений и благотворительных мероприятий.