Книга Глубокая разведка - Владимир Добряков

Я коротко излагаю ему те невеселые мысли, что копошились в моей голове перед их возвращением с рыбалки. Анатолий внимательно выслушивает и постепенно мрачнеет. Чем дальше, тем больше. Видимо, мои слова открывают перед ним такую сторону деятельности хроноагентов, о которой он не подозревал. Мне кажется, если бы он раньше знал об этом, вряд ли бы так легко принял это решение.

— Понимаешь, Толя, тебя можно многому научить, натренировать. Но здесь не помогут никакая учеба и никакие тренировки. В Нуль-Фазе существует специально разработанная методика, соответствующее оборудование и тренажеры. Вот сейчас мы с Леной и ломаем головы, как нам обойтись своими силами и подручными средствами. Потому как пускаться с вами в опасное путешествие по Фазам, пока вы не пройдете курс МПП, нельзя.

— Андрей! Ты только глянь, что они принесли! — Лена внезапно меняет тему разговора. — Я не смогу ждать до завтра, слюной захлебнусь! Обед будет роскошным. На первое — уха, на второе — твое фирменное блюдо: запеченная щука. Вы знаете, когда он оказался в Нуль-Фазе, то первое, что он сделал, — угостил меня такой щукой. Тем самым он окончательно завоевал меня и побудил утвердиться в своем выборе.

— Угу. Она меня за щуку полюбила, а я ее — за восхищенье ей…

Дружный смех прерывает мою глубокомысленную реплику. Столь резкая перемена темы говорит мне, что моя подруга уже нашла решение проблемы. Меня это весьма интересует, но Лена уже распоряжается подготовкой к обеду. Анатолия она отправляет в погреб за картошкой и в кладовую за луком и специями. Сама она вместе с Наташей отправляется чистить рыбу.

— Ну, а ты, друг мой, сам знаешь, что надо делать. Смотри, не ударь в грязь лицом, умывать не буду! — наказывает она.

Ясно, что решение у нее уже есть, но она не спешит говорить о нем. Хочет предварительно обмозговать за бытовыми делами. Что ж, она — психолог, ей и МПП в руки. В конце концов, это ее епархия.

Обед вышел на славу. Наташа с Анатолием уписывают уху и щуку за обе щеки и только изредка мычат от восторга. Единственное сожаление высказывает Лена:

— Жаль, Андрей, что ты не Магистр.

— Почему?

— Сотворил бы бутылочку. Такую уху и такую рыбку употреблять без водки — смертный грех!

Анатолий только кивает в знак согласия. Говорить он не может, рот занят. После обеда женщины уносят посуду, а мы с Анатолием закуриваем, и он спрашивает:

— Андрей, поясни мне, пожалуйста, еще раз: в чем все-таки смысл этой самой МПП? Почему вы придаете ей такое значение? Не знаю, как у Наташи, а у меня нервы крепкие. Ручаюсь.

— Я и не сомневаюсь. Не сомневаюсь в этом плане ни в тебе, ни в Наташе. Но дело в том, Толя, что для того, чтобы быть хроноагентом, это условие необходимое, но далеко не достаточное. Вижу, ты не до конца это понимаешь. Поясню на примере. Представь, что ты сидишь в театральной ложе, слушаешь Россини, Чайковского или Верди. Стенки между ложами достаточно тонкие, можно сказать, символические. И ты слышишь, как в соседней ложе какой-то пресыщенный набоб покупает у обезумевшей от голода многодетной матери ее восьми-девятилетнюю дочь. Сделка состоялась. Женщина, рассыпаясь в благодарностях, побежала кормить оставшихся детишек, а набоб тут же приступает к делу. Ты слышишь детский плач, жалобные лепетанья, крики страха, боли и отвращения, довольный смех набоба. И все это в сопровождении прекрасной музыки… Можешь не говорить мне, что ты сделаешь, вижу по твоему лицу и кулакам. Но сделать надо будет не это, а вот что. Надо будет дождаться антракта и зайти в ту самую ложу, откуда доносились возмутившие тебя звуки. Там надо будет сделать вид, что ты не замечаешь съежившуюся в углу в комочек, закутавшуюся в шаль, дрожащую девочку. Надо будет приветливо поздороваться с набобом, даже пожать ему руку и улыбнуться. Затем поговорить с ним о музыке, еще о чем-нибудь отвлеченном и договориться о встрече завтра вечером в ресторане. Сможешь так сделать? Вряд ли. А надо. И это я описал тебе еще одну из самых безобидных ситуаций, в каких мне приходилось действовать. Понимаешь теперь, что хроноагенту мало иметь крепкие нервы? Ему надо научиться принимать жизнь той Фазы, где ему приходится работать, как нечто само собой разумеющееся, обыденное, не достойное особого внимания. Надо научиться самому жить этой жизнью. Никто не заставляет тебя покупать девочек и насиловать их в театральных ложах под классическую музыку, но при этом не следует делать страшные глаза и хвататься за оружие, если тебе это предложат. Я уже не говорю о том, что иногда приходится делать самому. Я доходчиво объяснил? — Вполне.

Анатолий выглядит потрясенным. О такой стороне работы хроноагента он, видимо, и не догадывался. Ничего не поделаешь, у нас, как и в любой другой работе, присутствует не только романтика, но и достаточно теневых сторон. В том числе и много грязи, в которой приходится купаться, оставляя незапятнанным свое белоснежное оперение. А если ему рассказать о рутине? Когда несколько дней рассчитываешь операцию, моделируешь воздействие, и ничего не получается из-за какого-то камешка в ботинке? Он, пожалуй, окончательно разочаруется в своем выборе. Я похлопываю Анатолия по плечу.

— Ну, вот и хорошо, что понял. Давай закроем эту тему и с завтрашнего дня приступим к работе. Лена, как я понял, уже что-то придумала для вас в этом плане. Она — женщина толковая.

Я собирался было уйти по делам, но Анатолий останавливает меня:

— Андрей, чтобы закрыть эту тему, еще один вопрос. Наташа рассказывала мне, что свою работу хроноагента ты начал еще в сорок первом году, на войне. И попал ты туда без всякой подготовки, а уж тем более без МПП. Как же ты справился?

— Ну, Толя, ты сравнил! — смеюсь я. — Это же совершенно разные вещи. И ты, если бы попал в такую ситуацию, не ударил бы в грязь лицом. Я в этом не сомневаюсь. Конечно, если бы попал в пехоту, а не в авиацию. Разница во времени была всего пятьдесят лет. Это была совсем недавняя наша история, которую я хорошо знал. И работа была мне знакома: летай и сбивай противника. Это я умел. Так что приспособиться там мне труда не представляло. Хотя, что греха таить, без ошибок тоже не обошлось.

— Андрей, — неожиданно говорит Анатолий, — есть у тебя сейчас возможность — показать мне, как ты работал в сорок первом году? Наташа мне об этом рассказывала, но…

— Лучше один раз увидеть, — улыбаюсь я. — Хорошо. Что именно ты хотел бы увидеть? Учти, я работал там полгода.

— Самое начало, я имею в виду начало войны. Ну и…

— Понимаю.

Я настраиваю компьютер. На мониторе появляется аэродром. В небольших просеках замаскированы «Яки». Вдоль ночной стоянки ходит летчик. «Это я, Андрей Злобин», — поясняю я. Летчик часто останавливается возле своего истребителя и посматривает то на запад, то на штабную палатку, где возле рации сидит дежурный офицер, то на часы.

— Ночь на двадцать второе июня, — снова поясняю я. — А у вас когда началась война?

— Тоже двадцать второго июня, — отвечает Анатолий, Не отрывая от монитора напряженного взгляда.