Книга Горячие ветры Севера. Книга 2. Полуденная буря - Владислав Русанов

— Так. Тут и заночевать можете. — Меткий огляделся по сторонам. Уж не запоминает ли, сколько сена, страшась, что мы за ночь его запасы уполовиним?

— Спасибо, хозяин. Давай и о плате сразу поговорим.

— Давай-давай. — Ардан уселся, поджав под задницу ноги. Приготовился к долгому торгу.

— Ну что? Харчей ты нам дашь на дорогу? — Краем глаза я наблюдал за спутниками.

Гелка принялась ковыряться в нашем мешке. Она всегда себе работу сыщет — пришить там что или дырку залатать.

Сотник присел рядом со мной. Насчет лошадей — это он здорово придумал. Насколько путь сократить можно, если не на своих двоих чесать, а в седле. Вот не уверен я, что получится. Не выкупить у Меткого. Нет, он продаст, никуда не денется. Даром не отдаст, конечно, а за горстку самоцветов аж бегом поведет со двора. Переживал-то я, что у меня с ездой не заладится. Имел пару раз горький опыт, потом ушибы да ссадины лечил.

— Харчей? Подумать надо. Самим мало.

— Ну, ведь не за просто так.

— Оно понятно. Так я всё едино ваши камешки втридорога у торговцев менять буду. Они ж только и норовят честному труженику в глотку вцепиться, ровно клыканы какие.

— А ты не меняй, Меткий. Сразу не меняй. Пущай полежат. Они же жрать не просят. И мыши их не поедят, верно? А там, глядишь, цены сменятся.

— То ж я и гляжу, как вы жирно живете на своих приисках. На золоте едите, на серебре умываетесь.

— Чего нет, того нет. А всё ж не жаловались до сих пор.

— А что тогда вы толпами бежите с приисков? Ровно дерьмом после меда помазали. То один, то оравой цельной…

— А что, раньше с приисков не уходили? — развел я руками. — Всегда кто-то приходит, кто-то уходит.

— Ага. Завсегда. Только что-то я нынче летом не видал, чтоб туда ломились, как на свадьбу за халявным пивом и жратвой.

— Вот-вот. — Я попытался вернуть разговор в нужное нам русло. — Харчей ты нам дашь или нет? Заплатим, между прочим. Не как на свадьбе.

— Нет, ты погодь! — Ардана понесло. — Ты мне скажи, чего ты на своем прииске забыл? Чего вы претесь туда? Не можете, как честные люди, свой кусок хлеба заработать?

Тут и я почуял, что гнев начинает во мне закипать. Как тогда с Белым. Еще чуток — и схвачу траппера за грудки. Как тогда договариваться будем? Терпи, Молчун, терпи…

Я протянул ему руки, ладонями под нос — на, смотри!

— На, смотри, Меткий, зарабатываю я свой кусок хлеба или нашармачка проскочить норовлю?

Давно я за кайло не брался, но годами наработанные мозоли так просто за десяток дней не сойдут. Тут тоже годы нужны в холе да в неге.

— Чё ты мне грабли под нос тычешь-то! — попятился ардан.

— А то, — я старался говорить спокойно, но не очень-то удавалось, — что горблюсь я не меньше твоего. Да не на воздушке по лесу гуляю — там ягодку сорвал, там цветочек понюхал, — а под землей корячусь. Кровля на тебя не рушилась, а, Меткий? Да ты и не знаешь, что это. Как заживо хоронят… Крысы каменные не одолевали? А стуканец друзей жрал?

— Да я… — начал было траппер, но осекся. Видно, понял, что по сравнению с трудом рудокопа-старателя его хлеб почти что легкий.

Но сдаваться он и не подумал:

— Что, тяжко на прииске приходится? А я тебя туда гнал? Или кто-то гнал? Не можешь по-другому зарабатывать — шуруй под землю! — А вот тут он прав…

— А вот тут ты прав, Меткий, никто меня не гнал под землю. Сам, дурень, полез. Сам и расхлебывать должен. Думал, разбогатею в одночасье. Поперся за семь лиг киселя хлебать. Вот и нахлебался…

— Не разбогател?

— Как тут разбогатеешь? Порода обеднела. Это по городам сказки сказывают. Мол, копни только, и самоцветы сами посыплются. А на деле столько глинозема лопатой перекидаешь, чтоб хоть один словить. А два раза в год: нате вам, ешьте, не обляпайтесь, — сборщики податей от Мак Кехты…

— Так пришили ж Мак Кехту?

— То-то и оно. И мы все думали — сидов прогнали, работай да радуйся. Ан нет. Петельщики заявились.

— У-у, сволочи те еще. Мне Хвост сказывал.

— Вот видишь. Всего ничего свободными пожили. А теперь Витгольд с Экхардом зайдутся спорить, кому из нас кровь сосать. Они-то зайдутся, глядишь, и дракой сойдутся, а бока мятые у нас будут.

— Это точно. — Ардан уже и не спорил.

— Вот и бежим куда глаза глядят. Лучше раньше удрать, чем потом в землю-матушку навсегда залечь.

— Бежать вольно, коли есть куда…

— Точно. Потому парни раньше и не разбежались. Не за сказочные богатства ведь работаем, а за то, чтоб кусок хлеба, а к нему бы и солонины ломоть не худо, был не только на сегодня, но и на завтра. А уйди вот так ни с того ни с сего? Куда податься? В трапперы? Можно, ежели умение есть. А кто городской, след белки от следа куницы не отличит, а барсука от волка? В город возвращаться? Так в тридцать годков идти в подмастерья как-то не того… Согласен?

— Согласен.

— И в войско не всякого тоже возьмут.

— Оно понятно.

— Вот и выходит — мы вроде вольные, а на самом деле крепостные. Жизнь так кабалит, не всякому барону под силу.

— А ты, значит, вырвался? — Меткий хитро прищурился. — В трапперы решил податься али в город? А может, в войско?

— Могу и в трапперы. Приходилось и плашки ставить, и силки настораживать. А могу и в город. Читать-писать разумею. Счет знаю.

— Вона ка-а-ак… — протянул ардан. Про Сотника, пригорянина, и спрашивать не стал. Ясное дело, в любом войске нарасхват такие бойцы. — Ладно. Поговорили.

Он еще раз внимательно оглядел моих спутников.

Мак Кехта, не поднимая головы, забилась в самый дальний угол, почти в темноту. Правильно делает. Нет нужды местным жителям ее лицо видеть.

И все-таки Меткий прежде всего обратил внимание на феанни.

— Сидит, накрылась, глаз не видно, — пробурчал он. — Вроде дурное замыслила.

— Да не бери в голову, Меткий! Переживает баба. С горя малость умом тронулась. Чего тебе от нее надо?

— Ладно, пущай сидит, — согласился ардан. — По нашей жизни умом тронуться легче легкого. Кто мужика-то ейного пришиб? Остроухие или наши?

— Люди. — Если вспомнить покойных ярла Мак Кехту или Лох Белаха, так я не соврал нисколечко. — Время, видишь, неспокойное.

— Это так. Про Мак Кехту слыхал?

Ну вот, сейчас начнется. Только б у сиды хватило выдержки не вмешаться.

— Слыхал.

— У-у-у, зверюга. Народу положила, страсть.

— Да уж.