Книга Я буду здесь, на солнце и в тени - Кристиан Крахт

По ночам в мерцающем сиянии штурмового фонаря древний целитель в нашей деревне потягивал чубук и вышивал своими узловатыми, как ветки баобаба, пальцами красно-белое знамя своей тайной гильдии. По помету и крови птиц он умел читать не только будущее рода человеческого, но и невероятные истории обо всем, что до сих пор происходило в мире. Настоящее становилось для него все более незначительным, он уже почти ничего не ел, питался воздухом, дымом трубки и своим собственным дыханием. Время от времени мой отец оставлял маленький мешочек нсимы у входа в его жилище, однажды он оставил завернутую в пальмовый лист жареную рыбу, выловленную в Шире, и она целый день лежала на пороге хижины старика, пока вечером ее не стащила собака, чей тонкий нюх приказал ей более не сопротивляться аппетитно распространявшимся ароматным молекулам.

Старый целитель сидел неподалеку от водопада Капичира с посохом знания в руках, выцветшим от многих лет трения, в то время как густой, сырой туман Чиперони, распространяя влажность, полз через высокогорье к береговой линии Шире, проливаясь здесь на землю мягким дождем. Как он любил прогуляться ранним утром вдоль берега реки, когда птицы выводили свои трели в верхушках пальм! Он давил пальцами ног прибрежный ил, как это делал еще ребенком, целую вечность назад.

И вот теперь он хотел отдохнуть, потому что видел Пришествие; его редкие седые волосы впитывали влагу Чиперони подобно шерсти, и он ждал людей с желтыми волосами. Он мог ждать неделю, месяц, два, без разницы. В своих сновидениях он видел, как швейцарская канонерка отправляла ко дну идущий под английским флагом военный корабль, а морские пехотинцы занимали гавань Сфинкса. Он смотрел в широко распахнутые глаза умирающих англичан, опускавшихся к лианам на дно большого озера, он слушал, как с хрустом разламывается на песчаной почве военный корабль, и он видел — потому что там, за сотню верст, не было дождя — он видел, как солнце за считанные секунды исчезает за горизонтом, и небо над озером внезапно превращается в миллион распустившихся соцветий гиацинта, нет, в расплавленное золото.

Внизу, в гавани Сфинкса, духовые исполняли гимн Швейцарии. На пристани стоял матрос в белой униформе и держал, направив вверх и дуя в нее, трубу и — так слышалось старому целителю — абсурдным образом то был один в один английский гимн. Величественный «дом-дом-ди-дом» звучал над примыкающей площадью, в лучах последнего вечернего света раненых пленных укладывали на носилки и перевязывали чистыми белыми бинтами. На маленьком таможенном пункте тушили огонь, но, в конце концов, он перекинулся на складские ангары. Умершие на суше англичане — всего двое — были наспех погребены на небольшом солдатском кладбище, и аскари[22]оставили деревянные ворота открытыми, как того требовала традиция, чтобы души могли выходить наружу. Порыв ветра кружил над озером, покрывая рябью поверхность воды, и запутывался в скрипучих пальмах, пока, наконец, все не погрузилось в темноту.

Швейцарские войска одерживали одну победу за другой. На юге и в Мозамбике они противостояли в позиционной войне бурам, на севере их влияние простиралось до границ Эфиопской империи. А там, где войны уже не было, они строили школы, университеты и больницы. В Восточной Африке прокладывались дороги и железнодорожные пути общей протяженностью в тысячи верст, прибывали рабочие и инженеры, ученые и солдаты, все больше и больше солдат. Их пришествие было мучением для одних и благодатью для других. Велась торговля с хиндустанцами, поселившимися вдоль побережья сотни лет тому назад, устанавливались новые границы и сносились церкви, организовывались экспедиции вниз по Замбези, вверх по Нилу и на восток до самого Конго, возводились укрепленные порты, останавливалось течение рек, гнали декадентских англичан, холерных немцев и вонючих миссионеров, печатали новые деньги и новые почтовые марки, одолевали чуму у крупного рогатого скота и истребляли муху цеце, разводили гигантские стада водяных буйволов на берегах озер, куда выпускали новые виды рыб, выкорчевывали дикие леса, а на их месте с маниакальной эффективностью выращивалось пропитание, так что еды для всех было более чем достаточно. И когда цивилизаторской сетью была охвачена вся Восточная Африка, когда в жилищах засиял свет электрических лампочек, а города на побережье освещали кораблям дорогу в порты, когда поезда стали доставлять урожай на юг и медицинское оборудование на север, когда, наконец, воцарилось доселе никем здесь не виданное равенство, швейцарцы начали строительство военных академий, чтобы делать из африканцев солдат и, в конце концов, выиграть справедливую войну, бушевавшую на родине. Все это видел старый целитель и, улыбаясь, лепил из береговой глины Шире шарики величиной со свой кулак, которые могли парить в воздухе, и с помощью песнопения, длившегося всего несколько мгновений в истории этого мира, а также своего посоха приближал пришествие нового человеческого рода.

Мой отец, он шел впереди, я не мог нагнать его, он все время пропадал за следующим изгибом Шире, тянувшейся сначала серебристо-коричневым потоком к далеким горам Мландже, а затем вытекавшей из огромного озера, давшего имя нам, людям — ньянджа.

VII

Открыв глаза, я увидел, что лежу на деревянной кровати в горной хижине, кто-то заботливо укрыл меня собачьими шкурами, а в печурке справа горит огонь. Маленький человечек с удивительной силой разламывал дрова на щепки, которые засовывал затем в печку, пока огонь там не заполыхал энергичным желтым пламенем. Он привязал мои запястья кожаным ремнем к кровати.

— Мы дали вам немного дифенгидрамина,[23]господин. Вы были так взволнованы. Меня зовут Уриель. Сейчас мы что-нибудь приготовим, в вашей поклаже было столько съестного, жаль только, не было сыра. Мы забрали это для нас обоих, посмотрите, вот варим тут. Какая темная у вас кожа. Вы африканец, не так ли? Великий господин, великий солдат. Мы никогда не боялись чернокожих людей. Они всегда были нашими друзьями. Я не прокаженный. Я живу в лесу, меня война не достанет, бог Марс меня не схватит. Прячусь, видите, господин, вон там, в лесу.

Превозмогая оцепенение, я попытался заговорить, но он подскочил к моей постели и приложил палец к моим губам.

— Вам нужно отдохнуть, африканец, — сказал он. — Машина войны утомила вас. Я никого не обижаю. Вы голодны? Сейчас будем есть.

— Уриель, почему ты… меня… привязал?

— Вы думаете, что это Уриель убил тех солдат в лесу? Это был другой, другой человек, его речь была соткана из облаков. Я спрятался. Он следил за солдатами. Я только взял свитер у одного из них, когда они были уже мертвы, а тот, третий, ускакал. Я не брал лошадей, как он. Я бы этого никогда не сделал. Это был другой, у него изо рта шел дым.

Уриель хлопотал у своей кастрюли. Он вымыл ее талой водой, бросил туда сухой ньямы, проса, подлил масла, стал помешивать деревянной ложкой и что-то при этом напевать. Мои вещмешки лежали перед печкой открытые. Оружия нигде не было видно.