Книга Запределье. Осколок империи - Андрей Ерпылев

И от этих мыслей Еремею сделалось так хорошо-хорошо, что прямо хоть ложись да помирай. Хотя, зачем помирать, если он уже помер? Да и лежит уже вроде бы.

— Очнулся… очнулся… — зашелестело над ним, и он на всякий случай еще плотнее сжал веки: а то увидят, что живой, разберутся, да снова на землю…

Ох, как не хотелось мужику, только-только ощутившему себя в раю, обратно на землю. Назад, к сохе, к тяжеленной рудничной тачке, к промывочному лотку… Снова трудиться от зари до зари, перебиваться с сухарей на воду, чтобы заработать гроши, которые снова утекут, как вода сквозь пальцы…

— Вы пришли в себя? — раздался над ним густой, как у батюшки, баритон, которому невозможно было не подчиниться. — Откройте глаза!

«Наверное, это сам Господь! — испуганно подумал мужик. — Как же его не послушать-то. Осерчает ведь. Враз из ангельской братии рассчитает…»

Он распахнул глаза и снова зажмурился, не в силах выдержать бьющий в глаза свет.

— Прикройте шторы, — распорядился баритон. — Разве не понимаете, что он отвык от дневного света? Так лучше?

— Лучше…

— Кто вы такой?

«В очках… Разве Господь носит очки?..»

— Еремей… Еремей, Пантелеймонов сын… Охлопковы мы…

— Откуда вы, Еремей Пантелеймонович?

— Кирсановские мы… Не с самой Кирсановки, а рядом — с деревни Корявой…

* * *

Еремей покачивался в седле, опустив голову, и думал, думал, думал…

«Неужто так может быть, чтобы совсем незнакомые люди вылечили, накормили, обогрели, одежонку новую справили, да еще и золото мое, потом и кровью заработанное, не отняли? Ни щепотки себе не взяли — все вернули, да еще двух провожатых с ружьями дали. А главное — конем ссудили. Ведь пешедралом-то я бы до дому месяц шел, а на коне — за неделю управился…»

Никак не укладывалось в темной крестьянской голове, что так можно: не ограбить, не обидеть мужика, а, наоборот, помочь. До сего дня такое с ним никогда не приключалось, и не слышал он о таком. Баяли, правда, что большевики хотят всех счастливыми сделать, землю дать, не притеснять… Да и тут получилось, как в сказках, — наоборот. Вместо благости одно лишь притеснение от большевиков Еремей увидел. Пару лет назад понаехали весной перед самым севом городские с винтовками да с кумачовым флагом на бричке и отобрали зерно у всей деревни. Вой стоял по всей Корявой — коли нечем сеять, убирать тоже будет нечего. А значит — опять хлебушек пополам с тертой корой, опять тающие, как воск, детишки, новые кресты на сельском погосте…

Так и позарастали тощенькие крестьянские наделы — кто к Колчаку ушел, да и сгинул вместе с ним, кто, как Еремей, охотничать подался… Да вот только охотой сыт не будешь: соболь да куница просто так в руки не даются. Пришлось уходить все дальше и дальше от дома, возвращаться все реже и реже. Вот Еремею-то счастье улыбнулось — набрел он на золотую речку, а каково другим землякам?

— Все, — остановил коня урядник Ляхов, старый знакомец, некогда подобравший бедолагу посреди тайги. — Дальше не велено нам. Прощевай, деревня!

Еремей неловко соскочил в палый, уже пожухший от ночных морозцев лист. Сквозь реденькую занавесь облетевших деревьев виднелась родная деревня. Ох как хотелось мужику соколом проехаться по единственной улице на лихом казачьем коне!

— Может, продадите конька, а, служивые? — безнадежно, в который раз, протянул он. — Я не поскуплюсь. Хошь, полную шапку золота отсыплю?

Казаки переглянулись и расхохотались.

— Иди-иди, мильёнщик! — Гришаня, племянник Ляхова, перехватил уздечку коня. — И мильён свой не забудь.

Охлопков вздохнул и принялся отвязывать от седла мешок с золотом. Не тот свой латаный-перелатаный, пальцем прорвать можно, а фабричный солдатский «сидор» добротной английской работы. Не пожалели для прохожего доброй вещицы странные «господа».

— В общем, слухай сюды, деревня, — нагнулся с седла урядник. — Топай сейчас домой, разузнай, как там что, и завтра в это время мы тебя ждем в том месте, где прошлую ночь ночевали. Нас не ищи. Просто сядь к кострищу и огонь затепли, будто греешься. И не дай бог кого с собой притащить — ни тебя тогда, ни его не пощадим. А про то, что господин полковник тебе говорил, — заруби на носу. Про место тайное — молчок. Ляпнешь кому — найдем и душу вынем.

Казак говорил вроде бы добродушно и не зло, но по глазам его читалось, что слова эти — не пустопорожняя болтовня. Такие в самом деле найдут и вынут. И кровь для них людская, как водица… Свят-свят-свят.

— Ну, покедова, деревня!..

Казаки тронули коней с места и исчезли в молчаливом осеннем лесу. Вот были — и нет их, словно почудилось.

Еремей перекрестился, суеверно сплюнул три раза через левое плечо, вздохнул, пристроил тяжелый мешок за спину и торопливо зашагал домой…

5

Разведчики, посланные проводить до дому незадачливого золотоискателя, возвратились, когда за «дефиле» уже лег первый снег.

Как и предсказывал Модест Георгиевич, в Новой России наступление зимы откладывалось на неопределенное время. Даже с теплолюбивых кленов красные и желтые листья только-только начали облетать, а более стойкая растительность все еще радовала глаз почти летними красками. Как и в покинутом мире, перелетные птицы тянулись на юг, причем утки порой опускались на безымянное озеро такими стаями, что оно чуть ли не полностью скрывалось под серыми и черными тушками. Для охотников, которых среди новопоселенцев оказалось множество, настала горячая пора — уток стреляли сотнями и коптили про запас, чтобы было с чем скоротать первую зиму. Урожай грибов тоже выдался отменный, и, пользуясь последними теплыми деньками, женщины отряда чистили, резали и развешивали их на длинных нитках для просушки. Вовсю трудилась и «рыболовная артель». Так что голодная зима отряду, кажется, не грозила. Угнетало отсутствие хлеба, но Привалов уверял в пригодности здешних почв к земледелию, поэтому оставалась надежда на хлеб в будущем году.

Увы, боевой дух «новороссов» заметно упал, когда разведчики доложили то, что им удалось разузнать в окрестностях Кирсановки. Слава богу, полковник велел не выносить «новости» из узкого круга офицеров, так что большинство поселенцев пребывало в счастливом неведении.

Большевики окончательно и бесповоротно взяли верх по всей территории России, и надежды на возвращение старого порядка не осталось. Последние отряды, подобные «армии» полковника Еланцева, либо погибли в неравных боях с превосходящими силами красных, либо сдались в плен, что было равносильно гибели, либо вынуждены были прорываться за кордон — в Китай. Оставалось что-то похожее на старую власть на Дальнем Востоке, где провозгласили независимую от остальной Советской России Дальневосточную Республику, но и там дни ее, кажется, были сочтены. Офицеры в очередной раз убедились в правоте Владимира Леонидовича, и немногочисленные «оппозиционеры» как-то незаметно перебрались в общий лагерь. Никто даже не поднимал больше вопрос о каких-то активных действиях против красных.