Книга Шестая жизнь Дэйзи Вест - Кэт Патрик

Сидни, одетая в форму врача-реаниматолога, приехала за мной на взятой в прокат или украденной карете «скорой помощи». Мэйсон со всем необходимым оборудованием для воскрешения ждал в машине.

Помню, очнувшись, я почувствовала озноб и головокружение. Горло болело — не знаю уж, каким инструментом пользовался Мэйсон, чтобы извлечь застрявшие ягоды. В легких от прилива кислорода ощущалось жжение, и в течение первых пяти минут я не могла понять, что случилось. Мэйсон, рассказывая, что я снова умерла, впервые в жизни обнял меня.

По этой причине, как ни дико это звучит, я вспоминаю смерть номер три с некоторой, можно сказать, признательностью.

— Думаю, излишне напоминать, — говорит Мэйсон, заставляя меня вернуться к реальности, — что с новыми друзьями следует проявлять предельную осторожность.

— Знаю, — с трудом произношу я, перекатывая во рту ягоды.

— Она будет спрашивать о прошлом… о родителях… о том, где ты жила раньше.

— Мне известно, что нужно говорить, — заверяю его я, проглотив виноград.

— Да, я не сомневаюсь, — соглашается Мэйсон.

— Не волнуйся, ладно? Я сохраню прикрытие.

Мэйсон, бросив на меня удовлетворенный взгляд и улыбнувшись, снова смотрит на дорогу. Я отворачиваюсь к окну и принимаюсь изучать проносящийся мимо пригородный пейзаж. Вдоль улицы, по которой мы едем, выстроился ряд не новых, но солидных домов с большими палисадниками, в которых растут крупные старые деревья. Вероятно, живущие здесь дети не всегда в состоянии побороть соблазн взобраться на них. На дорожке у одного из домов стоит минивэн. Живущая в доме семья куда-то собирается. Родители одеты для прогулки, старшая дочь разряжена, как принцесса, а младшая еще в пижаме. На следующем перекрестке мы останавливаемся у знака «Стоп», чтобы пропустить трех девочек с хвостиками. Они катят велосипеды и переходят через дорогу друг за другом, как утята.

Когда женский голос, которым говорит навигатор, сообщает, что мы «достигли пункта назначения», я ощущаю на душе невесть откуда взявшееся волнение, от которого у меня даже начинает болеть желудок.

Мэйсон без колебания сворачивает на подъездную дорожку, ведущую к дому из коричневого кирпича, похожему на жилище плантатора. Он едет слишком быстро, чтобы я успела успокоиться. Дом красивый — крыльцо с колоннами и прочие архитектурные излишества. Мне хочется как следует разглядеть его, но Мэйсон уже вышел из машины, и мне остается лишь последовать за ним. Одри, вероятно, наблюдала за нашим прибытием из окна — когда мы подходим к крыльцу, дверь тут же открывается, и она выпархивает навстречу.

— Привет! — говорит она.

— Привет, Одри!

Мэйсон поднимается на крыльцо раньше меня.

— Это мой отец, Мэйсон, — говорю я, предупреждая его попытку заговорить первым.

— Здравствуйте, папа Дэйзи, — говорит Одри. За ее спиной в дверях появляется мама, и они с Мэйсоном обмениваются таким церемонным рукопожатием, словно мы с Одри собираемся пожениться.

— Джоанна Маккин, — представляется мама Одри, взяв мою руку в свои. — Рада с тобой познакомиться, Дэйзи.

— Мне тоже приятно с вами познакомиться.

У миссис Маккин отличный маникюр и гладкая кожа. От нее слегка пахнет кленовым сиропом. Одета она в синий кардиган и потертые джинсы. На ногах туфли без каблуков, на шее золотой крестик. Светлые волосы аккуратно уложены. Ее фотография могла бы украсить страницу энциклопедии со статьей о матери и материнстве. Она напоминает мне Сидни, хотя внешнего сходства между ними нет.

Светская беседа прекращается лишь после того, как я недвусмысленно намекаю Мэйсону, что ему пора идти. «Пап, ты же куда-то собирался?» — спрашиваю я, и мы с Одри заходим в дом. Она быстро проводит меня по первому этажу. Обстановка — нечто среднее между картинной галереей и интерьерами из каталога «Поттери Барн». Когда краткая экскурсия подходит к концу, мы с Одри удаляемся в ее спальню.

Оказавшись на пороге комнаты Одри, я понимаю, что она нравится мне все больше.

Стена у изголовья ее ярко-желтой лакированной кровати окрашена черной краской, поблескивающей, как антрацит, и делающей стену похожей на школьную доску. Она сплошь увешана рисунками, листками с непонятными каракулями и от пола до потолка исписана всевозможными цитатами и заметками на память. На кровати простые белые простыни, поверх которых лежит симпатичная декоративная подушка, украшенная вышивкой в виде карикатурной карты Небраски.

Все остальные стены белого цвета. Напротив кровати стоит современный черный гардероб, а у двери — небольшой письменный стол белого цвета, над которым висят простые книжные полки. Есть на стенах и несколько фотографий, на которых изображена Одри и члены ее семьи. На некоторых снимках, очевидно, ее подруги, которых я не знаю. Я снова задаю себе вопрос: почему у Одри не так много друзей, как я думала. Внутренне радуясь тому, что оказалась в их числе, прохожу в комнату.

В углу, у самого большого окна, стоит небольшая кушетка, а напротив нее кресло в желтую, красную и черную полоску. Между ними небольшой прозрачный кофейный столик, на котором лежит стопка журналов. Издалека кажется, что они парят в воздухе.

— Это Люсит? — спрашиваю я, садясь в кресло напротив Одри и указывая на столик.

— Да, наверное.

— Классно, — тихонько говорю я. — Ты сама придумала интерьер?

Одри с гордостью кивает, улыбаясь мне.

— Я тоже этим увлекаюсь.

— Здорово.

В наступившей тишине я мучительно пытаюсь придумать, о чем бы таком еще поговорить. Неужели я растеряла все коммуникативные навыки после какой-то пары дней общения?

К счастью, Одри берет труд поддерживать беседу на себя.

— Мне твой папа показался очень интересным, — говорит она.

— Серьезно? — спрашиваю я, удивленно поднимая брови.

— Серьезно, — заверяет меня Одри. — Он разговаривает с тобой, как со взрослой.

— Да уж.

— Я знаю, ты сейчас меня убьешь, но он очень привлекательный мужчина, — заявляет Одри.

— Где тут у тебя туалет? — шутливо спрашиваю я, привставая. Одри хохочет, и я сажусь обратно.

— Да ладно, тебе наверняка все это говорят, — продолжает она. — Он похож на Джорджа Клуни… только не такой старый.

— Я никогда об этом не задумывалась, но, наверное, ты права. Чем-то похож.

— Очень похож. Но он такой темненький, а ты светленькая. Ты, наверное, на маму похожа.

— Может, и похожа, — говорю я, не успев осознать, что же такое я несу.

Одри удивленно смотрит на меня, и я, вспомнив об осторожности, напоминаю себе о том, что необходимо тщательно обдумывать каждое слово: есть вещи, которыми я могу поделиться, но есть и такое, о чем говорить я просто не имею права.