Книга Прыжок в прошлое - Сергей Шхиян

Пока мы таращились друг на друга, хозяйка наклонилась к птице и что-то прошептала. Оттолкнувшись лапами, хищник спрыгнул с подоконника и с треском развернул крылья. По-прежнему ничего не говоря, и даже не глядя в мою сторону, Марфа Оковна торопливо вышла из горницы.

Я подошел к окну и успел увидеть, как птица подлетела к частоколу и уселась на столб. Вскоре к ней подошла хозяйка и начала что-то говорить. Слов из-за расстояния я не слышал.

Ворон между тем неподвижно сидел на столбе, взъерошив перья, и только слегка поворачивал голову. Наконец женщина замолчала и опустила руку. Огромнал птица встрепенулась, крикнула гортанным голосом и улетела в сторону реки. Марфа Оковна, не проводив гостя даже взглядом, пошла к дому.

— У вас, что, есть дрессированный ворон? — фальшивым голосом спросил я, когда она вернулась в горницу.

Судя по выражению лица, хозяйка не поняла вопроса.

— Не знаю, кто он такой. Ворон как ворон, давно ко мне летает.

Я больше вопросов не задавал. Машинально блуждая взглядом по комнате, только теперь обратил внимание на отсутствие в ней икон. Пусть не старинных, деревянных, — но не было даже дешевеньких бумажных. Словно догадавшись, о чем я подумал, она сказала:

— Мы не церковные русичи. Мы старой веры.

— А разве у староверов нет икон? — удивленно спросил я.

— Мы старой русской веры, а не заморской, византийской.

— Дохристианской что ли? Неужто в Перуна и Даждь-бога верите?

Марфа Оковна молча кивнула головой.

Мои познания в языческих верованиях предков были совсем убогими. Главным источником информации служило стихотворение Пушкина «Песнь о вещем Олеге».

«Песнь» я помнил со школы и более-менее правильно прочитал наизусть. Хозяйка с интересом выслушала и, никак не прокомментировав красоты поэзии, сразу уличила Пушкина в неточности:

— Мне дедушка про этого Олега рассказывал. Его змея в шатре укусила, а не из черепа. Ее специально подкинули, князя извести хотели. Он от медовухи и греческих вин пьян был, а как проснулся утром, яд уже до сердца дошел. Проснись раньше, жив бы остался, в то время от аспидовых укусов уже умели спасать.

Мы почтили память князя Олега минутой молчания. Я поймал себя на мысли, что рассказ Марфы Оковны воспринялся без внутреннего протеста.

Может быть, и вправду ее дед знал, о чем говорил. Все происходящее, несмотря на фантастичность, в этих стенах выглядело, как само собой разумеющееся. Мол, мало ли чего на земле не бывает.

Самое забавное, что никогда никакую мистику я не только всерьез, но и просто так не воспринимал. Всяческие гороскопы, знаки зодиаков, сонники и тому подобный вздор, последнее время тешащий нашу публику, проходил мимо меня. И вдруг я попадаю в самую, можно сказать, гущу…

— Знаете что, Марфа Оковна, пойду-ка я прогуляюсь, посмотрю вашу деревню.

— Пойди, пройдись, — согласилась она с какой-то насмешливой улыбкой. — Деревня у нас была хорошая.

Я вышел на заросшую травой дорогу, обсаженную вековыми ветлами. Толстенные деревья с огромными дуплами доживали, видимо, свои последние годы.

Несколько гигантов уже рухнули, и их останки догнивали на земле. За годы, что здесь не жили люди, подворья заросли сорняками и кустарником. Спасшиеся за ненадобностью от слома и вывоза домишки, были так ветхи и убоги, что входить в них не тянуло.

Я подошел к ладной когда-то, но за десятилетия небрежения разваливающейся кирпичной церквушке. Дверей и окон в ней не было. Маковки прогнили и провалились.

Перелезая через груды мусора, пробрался внутрь. И здесь штукатурка почти везде осыпалась и только в некоторых местах, куда не попадали осадки, еще можно было разглядеть неясные остатки росписей.

Спасать здесь было уже нечего. Легче построить новую церковь. Да и ничего оригинального в храме не было. На мой взгляд, типовая поделка середины XIX века. Построил ее по обету, фантазировал я, какой-нибудь местный помещик. Служили в ней нищие попы-неудачники, полусвященники, полукрестьяне. Сейчас было трудно судить, но вряд ли эта деревня, вернее сельцо, когда-нибудь было богатым.

Я снова вышел на дорогу и побрел назад. Все вокруг было старое и заброшенное.

Никакая ностальгическая грусть по прошлым эпохам на меня не навевалась. Со всем этим прахом и тленом умершего жилья, погибающими вязами, с дырами дупел в черных стволах, заброшенной церковью, от нас безвозвратно уходило прошлое, не нужное больше почти никому. Прошлое, несовместимое с компьютерами и Интернетом, с сытой, комфортной городской жизнью и другими радостями «свинцовой пошлости» нашей цивилизации.

…Я брел по мертвой деревне, пытаясь убедить себя, что моя хозяйка такая же скучная и обыденная реальность, как и я, что она просто другой вариант человеческой породы. Она не враждебно-чуждая, а немного другая. Пора мне, если я хочу хоть немного себя уважать, научиться не делить людей по расам, национальностям, вероисповеданиям, образованию, достатку, воспитанию…

Можно через запятую продолжать этот список до бесконечности, и… и, в конце концов, окажется, что идеален, прекрасен, совершенен и обладает самыми лучшими качествами только один человек на земле. Не будем уточнять кто именно. У всех же остальных (единокровные дети не в счет), обязательно найдется какой-нибудь маленький, но непростительный порок.

С Марфой Оковной все получалось весьма забавно. Она мне симпатична, но ее «возраст и связи» меня отталкивают. Я даже боюсь, что она как-то связана с дьяволом. (Хорошенькое дело, не верить в Бога, но бояться дьявола!)

Так что трезвый разум говорит одно, подсознание, темные закоулки души — противоположное. В конце концов, я решил не давать волю инстинктам и попытаться преодолеть страхи и предубеждения.

Пока я бродил по останкам деревни и философствовал, жара спала.

Я вернулся в усадьбу и, не заходя в дом, отправился поливать сохнущий огород. Делать это пришлось долго, таская воду ведрами из реки, так что к вечеру я порядком устал.

Марфа Оковна уже настолько оклемалась, что сама накрыла стол, добавив к моим скудеющим припасом свои, простые и вкусные. Так что поужинали мы плотно и обильно, под пару рюмочек лимонной водки завода «Кристалл».

К сожалению, открылось то обстоятельство, что у нас заканчивается хлеб. С этим продуктом у Марфы Оковны была самая большая напряженка. Без тягла, то бишь лошади или трактора, выращивать пшеницу очень сложно.

Лопатой поле не раскопаешь. Дальше помол. Мельниц в округе, понятное дело, давно не было, и молоть зерно приходилось на ручном жернове. Кто не представляет, что это такое, пусть попробует, мало не покажется.

Так что несколько грядок пшеницы и ручная мельница, — вот все, чем располагало это хозяйство.

Марфа Оковна, как хлебосольная хозяйка, предложила намолоть муки, но я эту идею отверг без рассмотрения, пообещав с утречка смотаться за хлебом в село.