Книга Отряд тайных дел. Книга 1. Разбойный приказ - Андрей Посняков

Место на берегу Прохор отыскал сразу. Вот он – обрыв, вот – тропа, а вон, на реке, тоня. Загородки, садки, сети. Спрятался, как велено, в кусточки, затаился и принялся ждать. Чтоб не скучно было и не заснуть невзначай, стал в звуки посадские вслушиваться да представлять: а что это там происходит? Вот где-то на ручье залаял пес – видать, почуял кого-то. На Романицкой улице истошно завыла баба – наверное, муж бил, за дело или так, для порядку. За кустами, на дороге, слышались голоса и скрип тележных осей – возвращающиеся с торжища крестьяне из ближних деревень – Стретилова, Кайваксы, Шомушки – бурно обсуждали прошедший день. Ругали какого-то Миколу-весовщика да поминали лихом монастырских старцев. Вот замычали коровы – пора доить, вот снова залаял пес… нет, два… сначала один, потом другой, ясно – сучка с кобельком перекликаются. А вот… А вот и шаги! Пронька едва не пропустил, как где-то рядом три раза крякнули, и тут же зашуршали кусты на тропке. Изготовился… Из-за деревьев показалась фигура в рясе, свернула к реке, к тоне… А Прошка уж тут как тут – ка-ак зарядил с левой! Прохожий даже вскрикнуть не успел – так и полетел кубарем с обрыва в реку, только брызги кругом. Прохор, после того как ударил, тоже к обрыву кинулся, высунулся из-за кустов – увидал, как ходко плывет к берегу поверженный в реку незнакомец. Впрочем, какой незнакомец? Прохор узнал – светло еще было – Ефимий то, монах с таможни. Так вот, значит, на кого он руку поднял? На человека Божьего! Хотя хозяин, Платон Акимыч, говорил, что человек тот – подлец, каких мало, да еще вязался к чужим женкам. Это монах-то? Хотя, конечно, всякого народу хватало в обители. Иные чернецы поклоны бьют да Господа молят, а иные и во все мирские дела лезут. Ефимий-то, кстати, на посаде считался честным, однако Платон Акимыч другое говаривал. И все равно, хорошо хоть, выплыл таможенник. Ну, видно было, как плыл…

Пакостно было на душе у Прохора, когда выходил он с берега реки на большую Белозерскую улицу, пакостно и постыло. Хозяин его, конечно, похвалит, а все же как-то не по себе. Пойти выпить, что ли? Медяшка с «полпирога», в шапке спрятанная, как раз подходила для такого дела. Зайти, хватануть чарку ядреного перевара, закусить луковицей – много ли надо? Поговорить с народом малость – да на усадьбу, завтрева вставать рано.

Остановившись на углу у корчмы, Платон, сняв шапку, достал монетку, сжал в кулаке…

Опа! Корчемные двери распахнулись, и в тот же миг из них на улицу вылетел взъерошенный мужичонка в стареньком армяке. Пролетел пару саженей – хорошо кинули, видать, сперва раскачали! – и тяжело ухнул в холодную лужу.

– Гады! – выбравшись из лужи, жалостливо запричитал мужичонка. – Христопродавцы. Пиявцы ненасытные.

Выйдя из корчмы, остановился в дверях высокий парень, сплюнул презрительно и, скрестив на груди мускулистые руки, бросил:

– Помолчал бы уж лучше, Егошка. Сам знаешь, пускать тебя в кабаки судебным старцем не велено.

– Да знаю, что не велено… – Мужичонка попытался встать на ноги, встал-таки, зашатался и обозленно сплюнул. – А, все равно выпью! Крест тельной пропью – а выпью!

– Иди, иди, богохульник, – испуганно закрестился парень. – А то не ровен час…

Пошатавшись, мужичонка – тощий, растрепанный, с кудлатой сивенькой бороденкой – рванул на груди рубаху и, вытащив медный крестик, зажал его в кулаке.

– И выпью! Не у вас, так на горе, на Фишовице!

И пошел себе шатаясь, загорланил песни.

– Тьфу! – сплюнул вслед питуху парень.

Тут и Пронька вышел из полутьмы, узнал знакомца – еще бы не узнать, в паре с ним сколько раз с введенскими дрался. Мефодий то был, корчемный служка.

– Здрав будь, Мефодий.

– А, Проня! Здоров и ты. Зайдешь?

– Что за мужик-то?

– Да Егошка Окунь, питух стретиловский. Был мужик как мужик, а как жена с детишками от лихоманки сгорела, совсем ум потерял. Пить стал по-черному – все пропил: и избу, и челнок, и снасть рыбацкую. Посейчас на Стретилове у бабки Свекачихи кормится, там и живет. Думаю, сдохнет скоро.

– Да… – Прохор сокрушенно покивал головой. – Хуже нет, когда человек с горя пить начинает. Лучше б работал или молился.

– Вот и я тако ж мыслю. – Мефодий сжал губы. – Насмотрелся, прости Господи. Ну, заходи, усажу, где получше.

– У вас чего там, царева водка?

Мефодий расхохотался:

– Да ты что, родимый! На Руси уж два года, как хлебушек не родился, а ты говоришь – водка. Перевар с прошлогодних ягод – ядреный, с ног так и валит. Вообще-то, по дружбе, я бы его не советовал.

– М-да, – Пронька задумался. Случайная встреча с пропойцей сильно поколебала его желание выпить.

– Если хочешь чего хорошего выпить, иди на постоялый двор, у них мальвазея имеется, недешевая, правда.

– Недешевая? – Прохор шмыгнул носом. – Жаль. У меня всего-то «полпирога».

– Ну, на полчарки хватит. И то дело. Все лучше, чем наш перевар жрать.

Корчемный служка презрительно сплюнул. Сам он, как достоверно знал Прохор, не употреблял ни капли – берегся.

Простившись с приятелем, молотобоец потерянно побрел по Белозерской улице. И чем дальше шел, чем тоскливее становилось у него на душе. Ну одно к одному! Монаха ударил, теперь питух этот… А, ладно!

Миновав распахнутые ворота, Прохор вошел в гостевую комнату постоялого двора и, перекрестившись на висевшую в углу икону с изображением седобородого Николая Угодника, нос к носу столкнулся с Митькой Умником! То есть не нос к носу – глаза в глаза, так будет вернее.

Пронька улыбнулся, махнул рукой… Митька приложил палец к губам и отрицательно качнул головой. От кого-то хоронится? Ах, ну да…

Немного постояв в дверях, Прохор отмахнулся от подбежавшего служки и, словно раздумав, вышел. Встал, прислонившись спиною к стене, и стал ждать. Скрипнула дверь, и вырвавшийся из гостевой горницы тусклый свет сальных свечей тоненьким лучиком упал на черную землю. Мелькнула тень.

– Я здесь, Митрий.

– Вижу. Ну, здрав будь, друже! Рад встрече.

– Я тоже… Ты, я знаю, в бегах? С сестрицей?

– Откуда знаешь? Неужто к нам заходил?

– Заходил… почти.

Пронька кратко рассказал о том, что видел и что услышал от стрельца.

– Вот, значит, как… – тихо, словно бы сквозь зубы, промолвил Митрий. – Вообще я хотел было повиниться, пасть в ноги архимандриту, судебному и прочим старцам… Но…

– Я бы на твоем месте лучше отсиделся где-нибудь, – шепотом заметил Прохор. – Засудят вас, тебя – в железа, а сестрицу… Эх, да что там… Она с тобой?

– Да, в горнице, наверху. Эту ночь, верно, проведем здесь. Василиска предлагает на Спасский погост податься.

– На Спасский погост? А где это?

– На Шугозерье.

– Да-а, неблизко. – Пронька присвистнул и вдруг обрадованно хлопнул приятеля по плечу. – Знаешь что, Митяй?