Книга Мертвее не бывает - Чарли Хьюстон

Менее чем за минуту достигаю окна, но в него не влезаю: оно забрано специальной сеткой от воров и бомжей. Еще несколько минут — и я уже поспешно пробегаю по крыше школы. Две пинты крови сделали меня поистине непобедимым. Вот уже добегаю до двери, ведущей с крыши в здание, и изучаю замок. Это старый, поржавевший замок, который сломать — минутное дело. Однако я все-таки лезу в карман за инструментами. Не успеваю и глазом моргнуть, как замок поддается искусной работе моих рук: я слышу щелчок с каждым поворотом шпильки. Замок со скрежетом открывается, и я прохожу внутрь. Темно, хоть глаз выколи. Поэтому я оставляю дверь чуть приоткрытой, чтобы огни ночного Нью-Йорка освещали мне путь. Зуб даю, мои зрачки, наверное, расширились до размера десятицентовика. Конечно, это тебе не при солнечном свете разгуливать, но я как-нибудь справлюсь.

Темный затхлый воздух кажется мне материальным, почти осязаемым, имеющим форму. Стены сплошь разрисованы граффити. Слышно, как где-то впереди меня в суматохе носятся крысы, а затем вдруг неожиданно замирают, услышав, как что-то огромное и опасное надвигается на них. Все верно, я сейчас очень опасен, но в этот раз не для крыс. Кровь крыс для нас — что соленая морская вода для людей.

Чувствую небольшой сквозняк: дверь, что я оставил открытой, вытягивает душный воздух из здания школы. Я прохожу еще немного и натыкаюсь на лестничную клетку. Спускаюсь три пролета и оказываюсь на первом этаже, тщательно принюхиваясь к струящемуся мимо меня воздуху. Одновременно мне удается вспомнить некоторые детали помещения еще с прошлой ночи. Я явственно чувствую запах разложения тел зомби и запах мочи Али Синга, а также чью-то кровь и мозги убитого парня. В то же время я хорошо различаю свой собственный запах, запах смерти, смешанный с ароматом мыла «Айвори», которое я использую для душа. Но сильнее всего я чувствую запахи копа, работавшего здесь недавно: пот, кофе, краска для снятия отпечатков пальцев, а также ни с чем не сравнимый запах репортеров. Фоном для всех этих ароматов служит сырой сладковатый запах гниющего здания.

Быстро нахожу класс, где были совершены убийства. Дверь не заперли на замок, однако ее украшает вездесущая желтая лента — символ трагедий и несчастных случаев современности. Я ее решительно рву и открываю дверь.

Обычно в таких делах помощники полиции специальным моющим порошком стараются превратить место убийства в стерильный больничный покой, однако сейчас, думаю, копы решили ничего не трогать, пока Али Синг не признается в содеянном, иначе как же его можно будет убедить в этом? Поэтому сейчас все еще осталось на своих местах.

Итак, что мы здесь видим: очерченные силуэты убитых, засохшая кровь и моча, рвота того несчастного, которому довелось обнаружить место бойни. Ах, да… и, конечно, следы высохших мозгов.

Подхватываю запахи зомби и начинаю медленно бродить по помещению, постепенно разделяя их на три доминирующих запаха. Мускусный аромат девицы, буйный запах подмышечного пота парня, которому я свернул шею, и запах какого-то средства для волос того малого, кому я ногой раздробил шейные позвонки. Теперь я имею более четкую картину запахов происшествия прошлой ночи, этих троих я уже знаю. Значит, не составит труда разобраться с запахами остальных и найти тот, которого здесь быть не должно.

Однако пока носитель остается для меня загадкой. Его точно здесь нет. Я не чувствую ароматов еще одного зомби. Даже ни единого намека.

Этот мускусный запах не дает мне покоя.

Почему именно мускус? Этот застоявшийся мускусный аромат с неким сексуальным подтекстом. Вот, значит, что зацепило мое обоняние вчера, когда меня неожиданно отвлек Синг. Кстати, зомби ведь не разделяются по половому признаку, верно? Черт, что-то я в этом сомневаюсь. Подхожу к тому месту, где лежит очерченное тело девицы, и глубоко вдыхаю витающие над ним ароматы.

Отфильтровываю остальные запахи и концентрируюсь лишь на одном. Девица была еще совсем молода, может, лет семнадцать-восемнадцать. И в этот расцвет человеческой жизни ее телом завладели бактерии. И сейчас явно чувствуется вонь от разложения плоти: бактерии поедали ее, пока она жила, а теперь другие бактерии пришли им на смену, чтобы завершить пиршество после смерти. Вместе с остальными запахами различаю также кисловатый запах декоративной черной косметики, украшавшей некогда ее веки, губы и ногти. Одуряющий запах компоста: мочевой пузырь и кишки, конечно же, не выдержали, когда я ударил девицу ножом в шею. Многочисленные запахи духов, пота, грибка. И в довершение всего этот мускусный запах. Кто-то определенно терся о нее, прикасался к ней. Кто-то поимел ее. Не сегодня, конечно, но недавно. Почти сразу после того, как ее заразили. Если честно, я и представить себе не могу психа, которому вздумалось переспать с этим существом, пытающимся схватить его голову и сожрать мозги. Этот ублюдок и представить себе не мог, что у него неожиданное свидание с бактериями, которыми кишело тело мертвой девицы.

Вдыхаю еще раз, уже глубже, чтобы этот мускусный запах остался у меня в памяти и я смог сразу же опознать его, когда учую вновь. Именно в этот миг я осознал, что чего-то не хватает. Вдохнул еще разок. Точно! Какой-то пустой запах, запах «ничего», если так можно выразиться. По всему классу буквально рассеяны обрывки этого аромата, прямо среди плотной матрицы всевозможных густых запахов. Ощущение такое, будто здесь поработал художник с куском ластика и исправно вычистил все ненужное, убрав, тем самым, кое-какие запахи из истории этого помещения.

Я закрываю глаза, вбираю в себя запах этого «ничего» и пытаюсь шаг за шагом проследить движения объекта, его возможные действия. И как раз и тот миг, когда я глубоко погружаюсь в некую медитацию сосредоточенности и концентрации, кто-то чем-то тяжелым бьет меня сзади по голове.

Отголоски чьей-то ссоры возвращают меня к реальности, и тут же я понимаю, где нахожусь. Открываю глаза ради своеобразного подтверждения своих подозрений, — и действительно, вот они, убогие стены съемного помещения штаб-квартиры Общества. Я лежу на какой-то грязной койке в небольшой нише в стене. В центре комнаты вокруг расшатанного карточного стола стоят трое, освещаемые светом единственной голой лампочки без абажура. Двое из них — те, чей спор вывел меня из забытья — Том Нолан и Терри Бёрд.

Том выглядит на двадцать пять, однако на самом деле ему надо прибавить еще столько же. Это убежденный блондин с дредами, одетый в выцветшие одежды в стиле делового радикала и располагающий целым реквизитным набором пирсинга и татуировок. Терри выглядит постарше, лет на пятьдесят. Его стиль более предсказуем — все-таки старая школа, как никак: волосы в хвостике, бородка, очки в стиле Джона Леннона, рубашка, носки фирмы «Биркен», ну и все остальное в том же духе. Последняя в их троице — Лидия Майлз. Больше двадцати на вид я бы ей не дал. У нее короткие темные волосы, кожаные штаны, белая майка, мышцы бодибилдера со стажем и ярко-розовая татуировка на плече в виде перевернутого треугольника. Так, в общем, ничего примечательного: очередной сброд радикально настроенных революционеров-анархистов социалистического толка из Ист-Виллидж, собравшийся здесь для обсуждения очередного плана свержения правительства. Только одна маленькая поправка: весь этот сброд тоже любит полакомиться кровью.