Книга Вслед кувырком - Пол Уиткавер

— Ага, в этой игре мьюты выглядят с виду нормально, но внутри у них началась перемена, стали развиваться паранормальные способности. Телепатия там, телекинез, ясновидение, прочее в этом роде. Потом они начнут меняться и физически, превращаться в эйров и шахтов, салмандеров, тельпов и руслов. Но пока еще нет. Сейчас нормалы численно превосходят мьютов в отношении… ну, скажем двадцать к одному. Потому мьюты вынуждены прятаться, маскироваться, — таким образом они смогут победить нормалов поодиночке. Если надо, они будут убивать, но предпочитают подчинять — в смысле, захватывать разум. Им, понимаете, рабы нужны. Вот они и залезают людям в голову и превращают их в зомби, марионеток на ниточках. А если убивают, то так, чтобы это выглядело как несчастный случай, или ненамеренный смертельный удар в драке, или как нападение бандита, или как самоубийство. Но ничего экстраординарного, ничего такого, что не происходит сотни раз за день. И потому никто не подозревает правды — только мы.

— А чего мы такие особенные? — тут же спрашивает Джилли. — Отчего это только мы знаем правду?

— Ну, Джилли! — Дядя Джимми пожимает плечами. — Мне что, все самому придумывать? Подслушали их разговор, или… — Он затягивается, выдыхает. — Знаешь, это ж без разницы, откуда мы знаем; просто знаем, и все. Входит в условия игры. Произвольно заданные начальные условия — они в каждой игре есть.

— Все равно не понимаю, что это будет за игра и как нам в нее играть.

— Цель игры простая: определить, кто мутанты.

— Это до меня дошло, дядя Джимми. Только как? Они же с виду нормальные, да? Так как узнавать, кто они, или кто кем управляет? Откуда мне знать, что ты сам не мьют и не зомби?

— А ниоткуда. — Дядя Джимми улыбается так простодушно, будто он и не взрослый совсем. — Это как раз самое интересное.

Джилли закатывает глаза, не сразу соображая.

— Так, давай уточним. Никто больше в убежище в игру играть не будет. И никто не будет знать, что в нее играем мы. Даже не будут знать, что есть какая-то игра.

Дядя Джимми одобрительно кивает.

— Ладно. Теперь допустим, что мы играем, и я почему-то решаю, что вот кто-то — кто угодно — мьют. Как мне это доказать? Никак. Но и вы все не сможете опровергнуть. И даже если мы согласимся, что такой-то и такой-то — мьют, сделать мы все равно ничего не можем.

— Смотри-ка, догадалась!

— Так как же выигрывать?

— А кто сказал, что надо выигрывать?

— Дядя Джимми, в игре должен кто-то выиграть, — произносит она снисходительно, чуть с презрением. — А то на фига вообще играть?

— Есть куча игр, где никто не выигрывает и не проигрывает. Игр, в которые приходится играть, хочешь ты того или нет.

— Назови хоть одну.

— Пожалуйста. «Мьюты и нормалы».

Джилли качает головой:

— И я должна играть, даже если не хочу? Не думаю.

— Ладно, а жизнь? Нет, не дурацкая настольная игра с таким названием, а вот все вот это, — он обводит рукой. — Просто — жить.

— Жить — это не игра.

— Я бы на твоем месте не был так категоричен.

— Послушай, дядя Джимми, — говорит она, будто объясняет очень тупому инопланетянину, — в игре есть правила, ты согласен? И есть цель. Что-то такое, что надо сделать, или какая-то точка, куда надо добраться. В скрэббле цель — набрать больше всех очков. В шахматах — поставить мат королю противника. В игре есть начало и есть конец. Есть победитель и побежденный. Иногда можно даже целый эпизод переиграть заново! Когда игра кончается, можно сыграть еще раз, а можно отложить и заняться чем-нибудь другим. В жизни ничего такого нет. — Она проглатывает зевок, быстрым кошачьим движением заводит прядки за уши. — Нет, я понимаю, что в каком-то смысле — да, игра. Но на самом деле — нет.

— А я думаю, что твой дядя может чуть больше разбираться в играх, чем ты, Джилли, — говорит Билл, не отрываясь от телевизора. Он как загипнотизированный смотрит на непрестанную пургу помех, где вроде бы движутся зернистые фигуры, размытые, неясные, и так же неясно, что они там делают. — Он, если ты помнишь, ими на жизнь зарабатывает. — Билл мельком смотрит на сводного брата. — Надо отдать тебе должное, Джим: ты единственный из моих знакомых, которому платят за то, что он целыми днями играет в игры. И никогда ты не вырастешь, Питер Пэн на зарплате.

— Некоторые сказали бы то же самое про твое «Ниже Пояса».

— «Внутри Пояса».

— Извини, — скалится дядя Джимми. — Но не о том речь. Я в эту версию «мьютов и нормалов» давно уже играю в нашем Голодном Городе. — Так дядя Джимми называет Нью-Йорк — за то, что он тебя обгладывает и выплевывает кости. — Жизнь становится куда как интереснее. У вас бы глаза на лоб полезли, знай вы, каких я мьютов находил на Пятой авеню!

— Псих ты, дядя Джимми! — говорит Джилли уже не в первый раз и не без нежности.

А Эллен тем временем издевательски улыбается:

— А я прямо сейчас знаю парочку мьютов.

— Ну и заткнись! — отвечают ей в унисон Джилли и Джек.

— А я уже все сказала.

Близнецы укрываются за щитом тлеющего презрения от взрыва смеха за столом. Их взаимопонимание без усилий, которое иногда кажется невозможным им самим, — это как публичная демонстрация чего-то, что должно остаться между ними, нежелательное напоминание другим, насколько те на самом деле одиноки, не имеют якоря в этом мире, никого, кто облегчил бы им бремя всего плохого или улучшил бы все хорошее просто фактом своего существования — без необходимости в словах, прикосновениях, даже взглядах. Их физическое сходство — всего лишь верхушка айсберга, а то, что под поверхностью, людей тревожит, провоцирует, как будто каждый человек в мире — выжившая половинка разделенного целого, миллионы людей с кровавыми ранами, которые они остро ощущают, но не могут ни увидеть, ни вспомнить, откуда эта рана взялась, беспомощные и недоумевающие, как жертвы автокатастрофы без видимых повреждений, слоняющиеся в шоке с внутренним кровотечением. Если бы не смех, их можно было бы и пожалеть. Но смеются всегда: и дома, и в школе. А презрительные шепотки еще во сто крат хуже. Уже много лет Джилли и Джеку ясно, чего хотят другие на самом глубинном уровне — это чтобы они стали такими же инвалидами: убрать все то, что выделяет их, и оставить их такими же, как все — два разных носка в вертящейся бельевой сушилке этого мира, которые могут слипаться как хотят, но никогда не станут настоящей парой.

Отчаянно желая как-нибудь огрызнуться, Джек берет пять букв со своей и Джилли подставки и выкладывает их на доску, приставляя к уже имеющейся букве «Е», чтобы получилось слово «insect».[6]Это будет, сейчас посмотрим, одно, два, три, четыре, семь, восемь очков, плюс удвоение слова на букве «i», что дает всего шестнадцать. Будь у них еще одна «S», он бы закончил, и еще второе слово было бы с удвоением, всего тридцать шесть, и тогда они бы вырвались на четыре очка впереди Билла, действующего чемпиона, который, как всегда, без партнера, выиграл первую игру шутя и в этой второй тоже ведет. Ну ладно, думает Джек, шестнадцать очков тоже на дороге не валяются. В конце концов, нас еще рано сбрасывать со счетов.