Книга Между небом и тобой - Сандра Мэй

— Пилар, на дворе двадцать первый век…

— Это у тебя дома двадцать первый. А здесь пятнадцатый. Или пятый — какой тебе больше по вкусу?

Джессика кусала губы. Это не я, это не со мной, это сон, плохой сон, который кончится, обязательно кончится…

Внутренний голос неожиданно и ехидно заметил: а раз это сон, чего ты боишься? И чем рискуешь?

Джессика подняла на Пилар потемневшие голубые глаза.

— Я согласна, Пилар. Через два дня я уйду с тобой.

4

Джессика. Луна над Касабланкой

Через сутки я даже и не вспомнила о своих сомнениях насчет побега. Более того, скажи мне кто-нибудь о том, что надо быть благоразумной, не совершать противоправных действий и дожидаться суда — я бы, возможно, даже плюнула ему в лицо.

Вы себе хорошо представляете, что творится в камере, когда сорок семь — а их было сорок семь, моих товарок по несчастью, — женщин по очереди посещают один туалет, моются, молятся, храпят во сне, ссорятся, стирают и развешивают тряпье?..

Ингрид ночью убила рядом со мной скорпиона. Ли Чун врезала худющей молодой цыганке, пытавшейся стащить с меня золотую цепочку. Пилар демонстративно обняла меня за плечи и поцеловала в губы — после чего страшные бабы-уголовницы на некоторое время перестали кидать на меня плотоядные взгляды.

И это только за сутки! Я уж не говорю о том, насколько грязной я себя чувствовала.

Вечером следующего дня Пилар опять уединилась со мной на своей койке и посвятила в детали побега. Завтра по расписанию банный день. Все отправляются в левое крыло башни, где в подвале находятся душевые. Одна из сливных решеток будет не закреплена. Мы с Пилар пролезем в нее и попадем по канализационному стоку в подземелье…

В этом месте я представила себе себя же, протискивающуюся сквозь канализационную трубу, и меня слегка затошнило. Пилар заметила это и презрительно фыркнула.

— Запомни на всю жизнь, Белоснежка, любое дерьмо смывается! Кроме того, здесь совсем другая система канализации. Никаких труб, просто вся вода сбрасывается вниз, а там по стокам уходит в землю и океан.

Я справилась с отвращением и снова обратилась в слух.

Идти нам предстояло очень быстро, потому что банный день длится не вечно и на перекличке наше отсутствие почти сразу обнаружат. Здесь все будет зависеть от девчонок — перекличку не начнут, пока все не помоются. Строго говоря, к концу помывки мы должны оказаться на поверхности.

— А вентиляция и все эти противовесы?

— Их мы пройдем почти сразу — или не пройдем вовсе. Они очень тяжелые. Их строили в девятнадцатом веке, тогда в ходу был чугун.

Я кивнула, хотя представления не имела, что нас ждет на самом деле. Уходя от Пилар на свое место, я столкнулась с одной из уголовниц, и жуткая баба немедленно расплылась в гнусной ухмылке, бесцеремонно проведя потной ладонью по моей груди. От нее воняло кислым потом и какой-то гарью…

Вся дрожа от отвращения и ужаса, я вернулась на свое место и забилась к стенке, поближе к Ли Чун. Маленькая китаянка невозмутимо смотрела прямо перед собой. Она могла сидеть так часами, не уставая и не скучая, полностью погруженная в свои мысли. В прошлой жизни, в Огайо, Эбби пыталась приобщить меня к великой китайской культуре и сводила на занятия цигун — тогда меня очень рассмешили все эти помавания руками и хриплые вздохи. Сейчас я завидовала маленькой китаянке. Мне до спокойствия было очень далеко.

Рассказ о завтраке и обеде я опускаю. Не то чтобы это было плохо — просто это было никак. Непонятная размазня плюс слоеный пирог, в который в качестве начинки, вероятно, сложили все, что завалялось в холодильнике. Впрочем, надо признать: вкус специфический, но довольно приятный.

После обеда наступила всеобщая сиеста, потому что делать все равно ничего было нельзя. Жара стояла такая, что малейшее движение заставляло вас обливаться потом.

Ближе к пяти вечера началось оживление. Женщины принялись собираться в баню — с веревок сдергивались просохшие тряпки, из укромных уголков извлекались куски мыла и даже бутылочки с шампунем, кое-где тропическими цветами запестрели настоящие махровые полотенца.

Мне лично собирать было нечего, но я решила, что идти в баню налегке слишком подозрительно, и потому недолго думая сдернула с подушки серую наволочку и повесила ее себе на плечо.

Из камеры нас выпускали по двое и выстраивали шеренгой в коридоре. Мы с Ингрид оказались в одной паре, но тут здоровенная тетка в форме узрела мою наволочку и немедленно принялась орать, брызгая слюной и больно тыкая мне в плечо пальцем. Не понимала я ни слова, но тут и так все было ясно: надзирательница ругалась на меня за казенное имущество. Наволочку отобрали, меня обругали еще раз, и шеренга наконец-то двинулась вперед.

Позади меня оказалась Пилар. На одном из поворотов ее твердый кулачок больно ткнул меня под ребра, я едва удержалась от крика.

— Ты чуть все не погубила, идиотка! Какого дьявола ты схватила наволочку?

— С ума сошла, больно же… Откуда я знала, что это не положено? Я думала, без полотенца подозрительно…

— Да тут половина без полотенца, а некоторые еще и моются в одежде! А за наволочку тебя запросто могли упечь в карцер — и тогда все пропало.

— Ты же сказала, что пойдешь и без меня…

— Разговорчики! А ну, заткнитесь!

Дальнейший путь мы проделали в молчании.

Если кто думает, что нас привели в настоящую восточную баню — со всякими мраморными скамейками, душистым мылом и массажем, — то он очень сильно ошибается.

Тюремная баня представляла собой очередное полуподвальное помещение с низким сводчатым потолком, изъеденными грибком стенами и выщербленным каменным полом. Прямо из стен под потолком торчали ржавые трубы, на некоторые из них были надеты самодельные железные сетки — консервные банки с пробитыми по всему дну дырками. По полу тянулись выбитые в камне стоки, сходившиеся к нескольким зарешеченным водосборникам. Ни перегородок, ни занавесок, ни резиновых ковриков на полу — ничего не было и в помине. Вонь стояла отвратная — смесь застоявшейся воды, гнили, плесени и карболки.

Прямо напротив «душевой» по стене тянулись ряды крючков — сюда мы должны были вешать свою одежду. Поскольку я вошла отнюдь не в первых рядах, то часть моих сокамерниц уже разделись (впрочем, как и предсказывала Пилар, некоторые действительно мылись в одежде) и теперь оживленно намыливались под струями ржавой и пахнущей железом воды. Мутные потоки устремились по стокам, быстро вышли из берегов, я сделала шаг вперед…

От неминуемой смерти на каменном полу меня спасли Ингрид и Пилар. Мои прекрасные, шикарные, любимые туфли на каблуке от Прада поехали на скользком камне, словно коньки, и только крепкие руки моих подруг слегка смягчили мое падение. Я всего лишь шлепнулась на попу посреди мыльного озерца и ошеломленно уставилась на Пилар и Ингрид. Пилар презрительно фыркнула: