Книга Ведьмы цвета мака - Екатерина Двигубская

Марина плюхнула тряпку в таз, поднялась на шестой этаж, позвонила в дверь. Никто не ответил, но ей показалось, что она слышит какие-то звуки.

— Вы меня заливаете! — на всякий случай крикнула она и позвонила ещё раз, но никакого ответа не последовало.

Умывшись, она намазала лицо жирным кремом, легла в кровать — натруженные руки гудели, ноги сводила судорога, нервная дрожь напоминала о многодневной усталости, перешедшей в привычку. Марина зажгла свет, достала пачку сигарет, вставать было лень, поэтому, вытащив из пачки сигареты, она стряхивала пепел в пустую коробку. Её опять настигли воспоминания — впервые она увидела Бориса, когда он, стоя на перроне, провожал жену и восьмилетнюю дочь. Они уезжали на несколько месяцев: не хватало зарплаты, а в деревне под Вологдой, там жили родители жены, было легче прокормить ребёнка — молоко, огород, поросята, всё свежее и парное. Он устремил свои серые глаза на девочку, которую, наверное, любил и которая такими же серыми глазами отвечала ему взаимностью. В тот момент Марине стало больно, она почувствовала жалость к этому человеку в пшеничном пальто с короткими рукавами. Нищета — привычное состояние в средней полосе России.

Через три дня они встретились на улице. Он сидел на скамейке всё в том же пальто и читал газету. Ветер трепал его волосы, чудесные волосы, пахнущие ржаным хлебом и тоской. Она подошла к нему, ей хотелось говорить с этим человеком, он казался своим, долгожданным, ей хотелось накормить его супом, связать шерстяные носки, а потом выйти замуж и нарожать кучу детей, чтобы неповадно было её бросить, уйти к другой. Она посмотрела вверх и загадала, что, если туча не накроет солнце, они будут вместе. Туча, как трусливый пёс, начала скалиться и пятиться назад, оставив солнце в покое. Марина спросила, как пройти к музею живописи. Мужчина взглянул на неё прозрачными глазами и сказал, что не знает. Она улыбнулась, он тоже. Всё началось. Были ночи, когда двое людей так близки и так одиноки. Ей впервые было хорошо, а ведь ей уже двадцать пять лет. Марине нравился его голос, который чуть пришлёпывал буквы, словно сердясь на них, а родинка над правой губой и маленький волосок… разве есть что-то, чего она не помнила и не знала? Она никогда не задумывалась всерьёз, почему её влечёт к этому человеку. Просто это было так естественно — просыпаться рядом с ним, рядом с ним завтракать, рядом с ним работать, всё рядом с ним. И она всегда запрещала себе вспоминать о другой женщине, о маленькой девочке, которая цеплялась за отца такими любящими глазами.

— Как всё бездумно! — сказала Марина, бросив пачку с окурками под кровать. Перо поднялось в воздух и опустилось. Она перевернулась на другой бок и выключила свет.

Глава 7

В семь часов утра Марину разбудила «Лунная соната», она не могла понять, кто же поселился рядом с ней, кто так любит Бетховена? Она подошла к стене, глубоко вздохнула и начала стучать, стучать что есть мочи. Музыка прекратилась.

Пнув ногой пакет с голубым зайцем, она пришла к твёрдому решению, что сегодня необходимо пойти к врачу. Шесть лет назад у неё была внематочная беременность, тогда ей удалили одну трубу. Две недели она пролежала в больнице, обнимаясь с этим вот голубым зайцем, вытирая его мягкими ушами слёзы. Последнее время её мучили сильные боли, поэтому, при всём легкомыслии, она больше не могла откладывать поход к врачу. Откуда-то извне донёсся телефонный звонок.

— Марина, ты помнишь, что у тебя сегодня приём у гинеколога?

— Да, Зина. Какое неприятное слово — гинеколог.

— Ну, знаешь ли, а у нас ковыряться целый день, думаешь, приятно?

Марина поморщилась.

— Она, между прочим, входит в десяток мировых светил!

— Спасибо, Зина, за заботу. Кстати, как там детское пальто? Подошло?

— Конечно, я же тебе говорила.

— Забыла, прости, дорогая. Ну, пока.

— До воскресенья. Маму я заберу! Будет праздник живота — суп гороховый с корейкой! Как ты думаешь, какой соус в салат добавить?

— Горчичный.

— А в рис что лучше — чёрный изюм или светлый?

— Какой хочешь! Я пойду.

В белом кабинете сидела седая женщина, которая резким, гортанным голосом сообщила, что пациентке Добродушевой Марине Львовне лучше бы не рожать — возраст не тот, да и со второй трубой что-то не так. Нарушена проходимость, само вряд ли восстановится. Сейчас возможно только искусственное оплодотворение. У женщин до двадцати пяти лет шанс на успех невелик — процентов тридцать-сорок, — плохо приживается, отторгается и так далее. Что же говорить о такой взрослой пациентке, как Марина Львовна, вряд ли она сможет выносить ребёнка. В общем, лучше не рожать. Врач безапелляционно кивнула головой в знак того, что споры и слёзы бесполезны.

Всё это Марина уже слышала много раз, но надеялась, что кто-нибудь соврёт, или пропишет ей лекарство, или хотя бы вылезет наружу из-под своей бесстрастной профессиональности.

За окнами медленно падал первый снег, он казался слишком белым и многозначительным. Марина посмотрела на стол, весь заваленный картами пациенток, наверное, таких же несчастных, обездоленных женщин, как и она. Около лампы стоял красный мак. Она дотронулась до него — искусственный шёлк. Доктор вздёрнулась на Марину, продолжая с поразительной скоростью выписывать длинные фразы в карте.

— Не трогайте. Ручная работа. Япония, — отчеканила она. Марине вспомнились мягкие уши зайца, всегда готовые принять хозяйку.

Выйдя от врача, она выкинула рецепт на какие-то специальные свечи от молочницы, вместо них в соседнем универмаге купила две губные помады: одну для себя, другую для Наташи, и духи «Запретный цветок». Это были первые духи, подаренные ей мамой в тринадцатый день рождения. Лёгкий арбузный запах всегда поднимал настроение, напоминая о тех временах, когда нет никакого опыта, только надежда и бесконечная вера в себя. Потом она отправилась на работу, так и не отдав зайца в химчистку.

Ночью Марина прижимала его к себе и плакала, потому что положено было плакать, но глубоко внутри она была покойна. Она свято верила во внушённую мамой детскую истину: чтобы жить — нужна отвага, а отваги ей не занимать. И кому мешала злость в достижении собственных целей? Злость натягивает человеческие возможности до предела, до судорог в ногах, до предательств… Только отважные и рассерженные чего-то добиваются, к чему-то стремятся, а не тону в каждодневных рассуждениях о еде, о купленных на распродаже вещах и тому подобных жизненных формальностях. Добиться, добиться, добиться, — простучало в Марининой голове, унося её в сон.

…Утром следующего дня хромоножка, похожая на ПАН-ПИЦЦУ, которую Марина встретила в любимой пиццерии, стояла на противоположной стороне улицы и пристально следила за ней.

На Марину равнодушно глядели бледные дети, у которых текли сопли, они были неприветливы и злы, не о таком счастье она мечтала. Она обернулась на хромоножку, Свете показалось, что она смотрит ей прямо в глаза. Девушка спряталась за дерево, но Марина так и глядела в одну точку, не сводя остановившихся глаз.