Книга Принцесса Греза - Лада Лузина

— Олимпыч… Пустите… Пустите меня, Христа ради…

— Ты тут работаешь?

— Помогаю… в оркестре…… И-уй!

Взвизгнув и извернувшись, малец все же выкрутил ухо из Дашиных пальцев и припустил по коридору. Секунду она колебалась, но вместо того, чтоб последовать за ним, решила последовать его примеру. Нагнулась, заглянула в замочную скважину и поняла, что сегодня над ней властвует рок — ей опять довелось увидеть лишь самый последний акт драмы.

— Non! Non! — закричала рыжеволосая женщина, вырывая тонкие белые пальцы из рук коленопреклоненного мужчины во фраке.

— Нет, нет… — перевела Пуфик, хоть это было ясно и так.

Выпрыгнув из цветочной корзины, кошка с любопытством засунула рыжую мордочку под дверную щель.

Озвучив отказ, женщина отошла в дальний угол уборной и исчезла из виду. Мужчина остался стоять на коленях. Даша не видела лица — только темно-русые волосы, поникшую спину и горестно опустившиеся широкие плечи.

Женский голос, золотой, завораживающий, заговорил опять — теперь он гладил, обволакивал, желая уврачевать раны.

— Простите меня, — зачастила вслед Пуфик. — Я не была к вам добра, но была с вами честна. Там, в поезде, вы тронули мою душу. Но мое сердце занято другим, и оно мне не подвластно. Я люблю его. Или, быть может, не люблю, а лишь желаю… Быть может, мое желанье принесет мне только беду. Но я сделала выбор. И не изменю его. Потому что никогда не изменяю себе, даже если и сама я, и мои желанья недостойны подобной верности.

— А если однажды вы разлюбите его, Несмеяна? — густой голос мужчины был наполнен горечью, страстью и напрасной мольбой.

— Быть может, — повторила за невидимой женщиной Пуфик. — Быть может, однажды мои чувства угаснут, сердце остынет, в круговерти нелепых развлечений я получу от вас письмо и брошу все… Как видите, я снова честна с вами. Но в моей честности снова нет доброты. Лучше бы мне сразу сказать вам, что это вряд ли возможно, ответив бесповоротным отказом.

— Нет, я прошу вас… дайте хотя бы надежду.

Чуб обернулась. Судя по уверенному топоту ног, к уборной божественной Сары следовала целая процессия во главе с кем-то тяжким и важным.

— Пожалуйте сюда, господин генерал-губернатор, — подтвердил догадку угодливый бас. — Пожалуйста, прошу вас…

— Вы когда-нибудь видели подобное? 27 вызовов на бис! — спросил дрожаще-восторженный тенор.

— О чем говорить?!.. Великая! Величайшая! Божественная… — подпел бас.

Пуфик быстро скользнула обратно в корзинку. Чуб выпрямилась, прижалась к стене. Прошествовавшая мимо толпа слепила глаза драгоценностями на персях и перстах дам и мужчин, позументами и эполетами, благоухала одеколоном и воском, пудрой и духами «Кики», лошадиным потом и множеством цветов в сопровождавших кортеж нарядных корзинах.

Принявшие делегацию двери гримерной остались открытыми. Даша осторожно заглянула вовнутрь… И только теперь поняла, что уже не сможет узнать в разномастной толпе мужчину, секунду тому называвшего Сару своей Несмеяной.

* * *

— Понятно… А ты где? На банкете у Сары? И долго ты собираешься там пребывать? Хорошо. — Дображанская сбросила вызов.

— Я все слышала, — Маша по-прежнему глядела на расписной потолок, не в силах ни понять его, ни отвести взгляд от непонятной загадки. — Так и есть. Я читала… В 1881 году Сара Бернар, прозванная Казановой в юбке, повстречала роковую любовь своей жизни — Казанову в штанах. Своего первого и последнего мужа — Аристида Дамала. Ее любовь воистину была роковой… Он был красавцем-греком, заядлым игроком, морфинистом, кокаинистом и бабником с наклонностями Маркиза де Сада. В Париже его называли «Дипломат Аполлон с манерами джентльмена и мозгами шимпанзе». Бернар была старше его на 11 лет. Он неприкрыто изменял ей, унижал, обзывал «длинноносой еврейкой», транжирил ее деньги. Из-за него она и отправилась на гастроли в Российскую империю. Он поехал с дипломатической миссией в Санкт-Петербург. Она направилась за ним, чтобы… сделать ему предложение руки и сердца. И он согласился. Мне кажется, она просто хотела его побороть. И это желание тоже стало для нее вроде наркотика. К чести Сары нужно сказать, свое спорное чувство она сносила недолго. Через несколько месяцев после свадьбы они разошлись. В 1889 году он умер от наркотиков. Когда ее спросили, почему она вообще терпела его, она ответила, что просто должна была прожить это чувство… до конца. Во всяком случае, так говорит легенда. А она, как известно, «всегда берет верх над историей».

— А что с Лилией? Неужели она тоже только легенда?

Задумчиво хмурясь, Катерина поднесла к глазам экран телефона, отображавшего позаимствованную у жены депутата заставку — фото Сары Бернар в увенчанной стилизованной звездой короне из алмазных лилий. Точно такая же звездная корона сияла на женщине в потолочном медальоне — только рисованные цветы в ее волосах были не алмазными, а живыми.

— Не знаю. — Маша опустила затекшую шею. — Но, кажется, я знаю мужчину на коленях… Первым хозяином Шоколадного домика был Семен Семенович Могилевцев. Статский советник, купец, миллионер, меценат, один из самых богатых людей Киева. Наш Дом учителя, бывший Педагогический музей цесаревича Алексея, был построен исключительно на его средства, в подарок Городу. На его деньги впервые был иллюминирован электрическими лампочками крест князя Владимира на Владимирской горке. Он дарил ценные вещи музеям, содержал койки в больницах, выплачивал студентам стипендии. Когда Семен Могилевцев построил Шоколадный домик, все недоумевали, зачем такой большой особняк холостому мужчине и почему такой завидный жених никогда не был женат? Ходили слухи, что он всю жизнь был влюблен в замужнюю даму — графиню или герцогиню. Бытовала легенда, мол, он познакомился с ней в поезде, и потому одна из комнат Шоколадного домика, предназначенная для тайных встреч с ней, отделана как купе. Не знаю насчет комнаты, но…

— В поезде? — прервала Катя. — Даша так и сказала. Могилевцев познакомился в поезде с Сарой Бернар?!

— Бернар приехала в Киев после гастролей в Одессе. Кто знает, может, они разговорились, сошлись. Он — из семьи бывших крепостных, старообрядцев. Она — незаконнорожденная дочь содержанки-еврейки. У них обоих была непростая судьба. Оба были благотворителями. Он, как я говорила, содержал госпиталь. Она во время франко-прусской войны превратила в госпиталь собственный театр, став его руководителем и сестрой милосердия, а во время русско-японской — давала концерты, чтоб собрать помощь для русских солдат. С тех пор как она побывала в Российской империи, она обожала эту страну и говорила, что холод местных зим здесь компенсируется теплом человеческих душ… Быть может, в том поезде Семен Могилевцев затронул все лучшее в ней…

— Или просто рассмешил, — сказала Катя, — как Несмеяну. Потому и назвал ее так.

— Быть может, — продолжила Маша, — как часто бывает, она открыла душу случайному попутчику. Быть может, она страдала от ревности, страсти, обид, причиненных ее Аполлоном, а он утешил, унял ее боль. Быть может, она даже колебалась. И все же выбрала она не его, а демона, завладевшего сердцем.