Книга Город святых и безумцев - Джефф Вандермеер

Из раздумий его вырвало звонкое чмоканье, как от пощечин, — это измученные ноги паломников шлепали по брусчатке. Он отошел к стене, пропуская двадцать или тридцать нищих монахов, мозолями отмаливающих грехи на пути к одной из тысяч часовен. В их спокойных, но пустых взглядах, в расслабленно обвисших углах рта Дарден увидел тень материнского лица и спросил себя, а что делала она, пока отец с Кэдимоном разговаривали. Ложилась спать? Доедала остатки с тарелок? Сидела на кровати и слушала через стену?

Наконец Дарден нашел миссию Кэдимона Сигнала. Немного отстоявшая от улицы, она казалась невидимой среди устремившихся к небу соборов, заметная только благодаря пустоте, тишине и игре теней, скользивших по воздуху невесомыми гимнастами. Приютившее миссию здание, очевидно, в прошлом было старым складом, стены которого укрепили изнутри каменной кладкой, а вот дыры в жестяной крыше пропускали небесный свет, и Дарден невольно спросил себя, что делают ее обитатели, когда идет дождь. Наверное, дают себя поливать, решил он.

И вот перед ним — огромные распахнутые ворота, освященные потрескавшейся мозаикой с изображениями святых, монахов и мучеников. Повсюду послушники истово сносили мешки с песком и длинные бревна, намереваясь забаррикадировать ими вход, но, когда он поднялся по ступеням и вошел, ни один его не остановил, если уж на то пошло, ни один не уделил ему даже взгляда, так они были сосредоточены на своем занятии.

Внутри Дарден переходил от света к тени, от тени к свету, его шаги отдавались в тишине полым, гулким эхом. Дорожки лабиринтом вились по роскошным садам в окситанском стиле. Сады были разбиты вокруг обложенных валунами прудов, которые бороздили изогнутые плавники упитанных карпов. Рядом громоздились развалины древних языческих храмов, поставленные на службу цивилизации посредством красочных объявлений и граффити алой, зеленой и синей вязью. В садах, среди прудов и храмов трудились неприметные (из-за серых ряс) как фонарные столбы послушники: убирали грязь, сажали лекарственные травы, поливали цветы. У воздуха был стальной оттенок и вкус. До Дардена доносилось гудение пчел над бесчисленными маками и мягкое «шур-шур», с которым орудовали серпами, борясь с наступающими сорняками, послушники.

Неровная, выложенная по краям синим стеклом тропинка привела Дардена к земляному холмику, на котором высился позолоченный катафалк с напечатанной по боку надписью: «Святой Вольфрам Волокита». В тени катафалка садовник в темно-зеленой сутане сажал лилии, корзинка с которыми ждала на скамейке рядом. На катафалке (и при виде этого Дарден застыл как вкопанный) стоял Сигнал. С тех пор как Дарден видел его в последний раз, наставник сильно изменился: полысел и исхудал, и из ушей у него теперь росли клочки белых волос. Морщинистую шею украшал собачий ошейник. Но самое пугающее (если, конечно, забыть про болтавшуюся на ремешке в его левой руке флягу с вином, наверняка привезенным безотказными, но сомнительными поставщиками спиртного «Хоэгботтон и Сыновья», быть может, даже побывавшее в руках, испытавшее прикосновение пальцев его возлюбленной) заключалось в том, что старик был в чем мать родила! Предмет, которого не пожелал бы уже никто, покачивался как дряблая лиловатая сосиска, подобие эрекции ей придавала правая рука старика, в настоящий момент производившая движения «вверх-вниз», — к немалому удовольствию своего владельца.

— Ккк-Кэдимон Сссс-сиггнал?

— Да. И кто это на сей раз? — поинтересовался садовник.

— Прошу прощения.

— Я сказал, — с бесконечным терпением, будто ему, честное слово, не трудно повторить это в третий, четвертый и в пятый раз, произнес садовник. — Я сказал «да, и кто это на сей раз?».

— Дарден. Дарден Кашмир. А вы кто? — Дарден углом глаза следил за голым стариком на катафалке.

— Кэдимон Сигнал, разумеется, — сказал садовник, терпеливо выпалывая сорняки и прикапывая на их место лилии: сорняк, лилия, сорняк, лилия. — Добро пожаловать в мою миссию, Дарден. Давно не виделись.

Стоявший перед Дарденом сморчок в темно-зеленой сутане чертами лица и манерами ничем не отличался от какого-нибудь усохшего нищего с улиц Амбры, но, когда Дарден присмотрелся, ему показалось, что он улавливает некоторое сходство с человеком, которого знал в Морроу. Может быть.

— А кто тогда он? — Дарден указал на голого человека, теперь эякулировавшего в розовый куст.

— Живой святой. Профессиональный праведник. Тебе следовало бы лучше учить теологию. Насколько мне помнится, я должен был вам рассказывать про Живых святых. Если, конечно, не заменил эту тему на Мертвых мучеников. Нет-нет, это просто шутка, Дарден. Имей порядочность посмеяться.

Уже совершенно не возбужденный, а, напротив, уставший, Живой святой прилег на прохладные гладкие камни катафалка и немедленно захрапел.

— Но что здесь делает Живой святой? К тому же голый?

— Я держу его, чтобы пугать кредиторов. Это место обходится недешево. Надо же, а ведь ты сильно изменился!

— Что?

— Я думал, это я оглох. Я сказал, ты изменился. Прошу, не обращай внимания на моего Живого святого. Как я и говорил, он для кредиторов. Достаточно разок его завести, чтобы он изверг себя, и они больше не показываются.

— Я изменился?

— Да, это я уже сказал. — Перестав прикапывать лилии, Кэдимон поднялся и оглядел Дардена с головы до пят. — Ты побывал в джунглях. По правде говоря, жаль. Ты был хорошим учеником.

— Я вернулся из джунглей, если вы это имеете в виду. Переболел лихорадкой.

— Не сомневаюсь. Ты определенно изменился. Вот подержи минутку святую луковицу. — Кэдимон снова присел на корточки: выдернул, прикопал, выдернул, прикопал.

— Вы кажетесь… кажетесь не таким внушительным. Но более здоровым.

— Нет, нет, просто ты вырос, вот и все. И кто ты теперь, раз уж перестал быть миссионером?

— Перестал быть миссионером? — переспросил Дарден и почувствовал, что тонет, а ведь разговор только-только начался.

— Да. Или нет. Лилию, пожалуйста. Спасибо. И почему все, освященное, жить не может без грязи? Но садоводство полезно для легких. Полезно для души. Как поживает твой отец? Какая жалость, что с твоей матерью приключилось такое несчастье. Но как отец его переносит?

— Я больше трех лет его не видел. Пока я был в джунглях, он мне писал, и, кажется, у него все хорошо.

— Ммм. Приятно слышать. В былые времена мы с твоим отцом вели просто восхитительные беседы. Давным-давно. Как же, как же, помню, как мы сидим у него, — ты тогда, конечно, только-только из пеленок вышел — и обсуждаем эстетическую ценность Золотых сфер, пока…

— Я пришел искать работу.

Молчание. Потом Кэдимон сказал:

— Но разве ты не работаешь на…

— Я ушел. — С ударением на «ушел», словно надавил на яйцо, чтобы скорлупа чуть-чуть треснула.

— Да неужели? Я же тебе сразу сказал, что ты больше не миссионер. С тех дней в академии, Дарден, я ничуть не изменился. Ты не узнал меня потому, что изменился ты сам. Я тот же, что и был. Я не меняюсь. А это уже кое-что, ведь о погоде в наших краях такого не скажешь.