Книга Расплата - Ли Ванс

Я пожимаю плечами, поворачиваюсь к машине и берусь за ручку двери.

— Вы не понимаете, — говорит мне в спину Тиллинг; похоже, она разочарована. — Вы ошиблись и продолжаете ошибаться. Все ваши деньги теперь падут на вашу голову.

— А вы? — спрашиваю я, глядя на нее через плечо. — Вы будете спорить со всеми моими деньгами?

— Вы обидели свою жену, Питер, — отвечает Тиллинг. — Я это знаю. Вы должны сказать мне правду, если хотите, чтобы я поняла вас.

Правду. Я открываю дверь и сажусь в салон. Тиллинг стоит снаружи не двигаясь и смотрит на меня через стекло, а Теннис заводит мотор, и машина проползает мимо нее. Правда состоит в том, что я разбил сердце Дженны задолго до того, как изменил ей.

Зима

6

С ночного неба падает мокрый снег и неровно стучит по окнам спальни. Я неподвижно стою в темноте и смотрю на улицу. Конус бледно-желтого света фонаря падает на капот, кузов и боковые панели синего «форда», покрытые льдом; ветер взбивает над крышей машины полосу молочно-белого дыма из выхлопной трубы. Периодически щелкают «дворники». В салоне, наверное, двое полицейских — один дремлет, второй бдит вполглаза. Несколько раз на протяжении недель, прошедших со дня похорон Дженны, полицейские приставляли ко мне «хвост» — по словам моего адвоката, эта тактика в основном была нацелена на то, чтобы запугать меня. Однако сегодня я увидел их в первый раз за последний месяц. Размышляя, намерены ли копы наконец-то арестовать меня, я быстро обдумываю, не следует ли связаться со своим адвокатом, и решаю не суетиться. На часах возле кровати пять сорок утра; вряд ли они пошевелятся до рассвета, если только я не зажгу свет. У меня полно времени.

Несмотря на темень, у меня уходит лишь несколько минут, чтобы привести комнату в порядок. Постельное белье, которое еще вчера было чистым, а сейчас влажное и скомканное, отправляется в мешок для грязного белья, висящий на двери. Я застилаю постель свежевыглаженными простынями, тщательно натягивая их на кровати, а покрывало прячу под подушки. Несколько шагов — и я в ванной. Годы командировок приучили меня удобно упаковывать умывальные принадлежности: зубную щетку сюда, бритву туда. Не включая света, я намыливаю лицо и начинаю бриться на ощупь, чувствуя облегчение из-за того, что, по крайней мере, избавлен от созерцания жалкого зрелища в зеркале.

Закончив умываться, я натягиваю тренировочные штаны поверх «боксеров» и шлепаю вниз по лестнице, волоча за собой мешок с грязным бельем. Все комнаты в доме, за исключением кухни и спальни для гостей, в которой я сплю в последнее время, абсолютно пусты. Когда полицейские наконец убрались, я позвонил в местное отделение благотворительной организации «Сент-Винсент де Пол» и отдал им всю обстановку, уверенный в том, что они возьмут ее. Было достаточно легко купить всю необходимую мне мебель в «Икеа». Теннис предложил мне вообще не возвращаться в этот дом, но я не хотел доставлять удовольствие своим отъездом ни копам, ни соседям.

Кухня находится в задней части дома, так что полицейские не смогут заглянуть в ее окно, если только они не оставили наблюдателя во дворе. Маловероятно — в такую-то погоду. Я зажигаю подсветку бара, включаю кофеварку и наливаю себе стакан сока. Когда кофе готов, я устраиваюсь за кухонным столом и включаю лампу для чтения. Вчерашняя почта лежит рядом с моим ноутбуком. Пришло два письма от фирмы «Кляйн и Кляйн», моего бывшего работодателя. Одно из них содержит требование подтвердить предшествующую «переписку»; во втором — льстивая бессвязная критика со стороны Джоша. Не обращая внимания на предложения, явно написанные юристами, я предполагаю, что оставшаяся часть письма передает его точку зрения. Джош разочарован. Джош обижен. Джош сердит. Джош знает, что я понимаю. И он прав: я понимаю. «Кляйн» не сделали ничего такого, чего бы я сам не сделал.

В следующий понедельник после похорон я надел костюм и отправился на работу пораньше, отчаянно желая как-то отвлечься. У меня ушел час на то, чтобы разобраться с электронной корреспонденцией. Когда я возвращался из туалета, меня поймал за руку Теннис и прижал спиной к колонне в отделе торгов.

— Где ты был? — спросил он. — Я оставил с десяток сообщений на твоем мобильном и в отеле. Они сказали, что ты съехал.

— Журналисты выследили меня в отеле, поэтому я выписался.

— Почему же ты мне не позвонил?

Я пожал плечами. Предшествующие несколько дней меня просто преследовали фотографии и видеозаписи того, как мы уходим с похорон Дженны. Я был слишком смущен, чтобы перезванивать ему.

— Тебе не следует здесь находиться, — заявил Теннис.

— И что же мне делать, Теннис? Сидеть дома?

— Тебе нужно поговорить с кем-нибудь.

— Поговорить? С кем? — спросил я, начиная сердиться. — С безмозглым психотерапевтом в комнатке в Верхнем Вест-Сайде? С типом, который все время будет расспрашивать меня о ночных кошмарах и говорить мне, что плакать не стыдно?

— Питер, — ответил Теннис, сжимая мою руку, — плакать не стыдно.

— Дерьмо все это, — зло сказал я. — Мой отец говорил, что люди делятся на тех, кто делает, и тех, кто не делает.

— Делает — что?

— Просто делает. В этом вся соль.

— Иногда ничего нельзя поделать.

— Врешь, — громко заявил я. — Я могу найти мерзавца, который убил мою жену, и пустить ему пулю в голову.

Пара человек из младшего персонала открыто глазели на нас. Теннис нервно раскачивался на носках. Мы оба знали, что я сброшу его руку, если он не отстанет, и оба знали, что отставать он не собирается. Он искоса глянул поверх моего плеча и нахмурился. В мою сторону через весь отдел шагала Ева Лемонд с мрачным выражением лица.

— Послушай, — быстро сказал Теннис, — держи себя в руках и ничего не подписывай, не посоветовавшись с адвокатом. — Он позорно сбежал к своему столу, отвесив проходящей мимо него Еве глубокий поклон и получив в ответ суровый взгляд.

Ева — женщина моего возраста, ужасно тощая, с хорошей стрижкой, лишенная чувства юмора и такая же искусственная, как любой агент по связям с прессой. Джош нанял ее, чтобы она управляла персоналом, а также делала за него неприятную работу. У меня с Евой всегда были нормальные отношения, поскольку это достаточно разумно, но она и Теннис открыто враждовали.

— Думаю, нам нужно прогуляться, Питер, — заявила Ева.

— Почему бы и нет? — с деланной непринужденностью ответил я. — Только пальто возьму.

Мы прошли вниз по Бродвею до Бэттери-парка. Ева выразила мне свои соболезнования. Она спросила, как я, и душевно кивала, пока я врал ей. Мы сели на скамейку с видом на гавань, и тут она мне все выложила.

— Ты сейчас находишься в бессрочном отпуске по семейным обстоятельствам. С сохранением зарплаты и всех премий. Никаких комментариев фирма официально давать не будет.

— Так распорядился Джош?