Книга Корсар. Наваждение - Петр Катериничев

Вообще, если аудиторию не «прессовать» строгостями, «отпустить вожжи», то в каждой непременно заметишь три-четыре центра притяжения: словно металлические опилки, влекомые магнитами, студенты тянутся к этим «центрам», неформальным лидерам; это может быть и красивая, но обязательно неглупая девушка, и умный, но свойский соученик, и самый сильный физически парень, или, наконец, просто вроде ничем не примечательный ученик, тем не менее обладающий выраженными лидерскими качествами, умеющий выстроить вокруг себя иерархию и, что греха таить, легко манипулирующий «вассалами». Причем так, что сами «вассалы» никаких манипуляций не замечали, а действовали «по своей воле». Любой побудительный мотив к их активности был, как правило, «непрямого действия»: брошенная фраза, двусмысленная усмешка или красноречивый жест или мимика лидера.

Лидерские группы, как правило, соперничали. «Один на льдине», независимый в суждениях и действиях студент, и всегда-то был редкостью, а в наши времена предпочитал маскировать свою независимость примыканием к какой-либо группе, чтобы постепенно стать тенью лидера и тем самым сделаться лидером по сути.

Все эти мысли промелькнули скоро, Корсар не сбился с ритма изложения, при этом чутко улавливая реакцию аудитории. Группы он выделил две: небольшого роста крепкий парень, рядом с которым расположились высоколобый очкарик – явный умник, и высокий атлетичный парень, наверняка неглупый и с хорошими волевыми качествами, но некоторая рисовка в одежде заставляла предполагать и тайную неуверенность в «игре на чужом поле»: этот парень должен был чувствовать себя «при своих» на всех спортивных или силовых состязаниях, а вот в умственных ристалищах, типа коллоквиумов и семинаров, старался быть в тени высоколобого, идти, так сказать, в фарватере. И более всего опасался, надо полагать, коротких, едких, хлестких замечаний насмешек невысокого крепыша. Когда начнутся вопросы или замечания, можно будет легко увидеть всех явно стремящихся к этому «триумвирату».

Второй центр представлял собой задумчивый парень; он слушал очень внимательно, сосредоточенности ради рисуя что-то на листиках и время от времени выставляя там же пометку – не забыть спросить или уточнить. Рядом – серьезная красивая девушка в очках, еще несколько девушек. Судя, как теперь принято говорить, «по прикиду», вторая группа отличалась и «по материальным» соображениям: одежда выделялась стильностью и была дорогой, из хороших бутиков.

Третья группа – несколько парней вокруг двух девушек; одна – некрасива, но обаятельна, другая – красива, но рассеянна… Чем можно объяснить ее рассеянность – недосыпом, отсутствием прописанных доктором, но игнорируемых очков, поэтичностью натуры либо, напротив, практичностью ее – Корсар, конечно, пока не вычислил, да и не мог.

Два человека диссонировали с остальными: седой сухощавый мужчина лет пятидесяти, с внимательным, изучающим взглядом, в хорошем костюме и девушка лет на вид двадцати двух, но Корсар был уверен, что ей никак не меньше двадцати семи, а то и тридцати с небольшим. Взгляд ее ясных, ярких, как сентябрьское небо бабьим летом, глаз, копна соломенных волос, самую малость раскосый разрез глаз, высокие скулы, пухлые губы… Но не походила она никоим образом на обычных поклонниц Корсара; более оттого, некоторая внутренняя оторопь находила на него от этого взгляда…

И он понял почему… Именно такими он представлял себе половчанок: с волосами цвета «половы», с ясными глазами, гибкими, уверенными…

Впрочем, довольно скоро он заставил себя забыть о странных визитерах и сосредоточился на лекции.

По некоему, особому напряжению аудитории он чувствовал: будут и вопросы, и подначки, и просто безапелляционные грубости или глупости (а их порой и не различить), но… Это Корсара даже забавляло: он не претендовал ни на чьи троны и аксиомы в науке, но сказать впрямую, что он здесь просто отвлекается – ведь когда сидишь, зашторенный, и пишешь – теряешь связь с миром… Но сказать это – было бы…

Как он и предполагал, первой в наступление пошла группа «триумвирата». Сразу, как только он взял паузу. Тем более после краткой лекции о знаках посыпались вопросы-обвинения…

– Дмитрий, вам не кажется, что все ваши аргументы легковесны и ненаучны? – начал высоколобый студент. – А если говорить чистую правду, то попросту высосаны из пальца…

– Мишин, прошу соблюдать культуру дискуссии, – бросила реплику разом воссиявшая Стелла Леонидовна.

– Когда мне что-то кажется или мерещится, я – крещусь.

– Помогает? – игриво бросила девчонка из окружения «триумвирата».

– Когда как…

– Так вы верите в иудейско-библейскую картину мира? – спросил задумчивый и беспрестанно рисовавший парнишка – видимо, не желая отдавать инициативу «триумвирату».

– Верю я в Бога…

– И Его вы тоже сами выдумали, как и все остальное? – не удержался высоколобый Мишин. – Или – согласно Писаниям?

– «Верую во единаго Бога отца Вседержителя, Творца небу и земли, Видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца родженнаго прежде все век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша… И в Духа Святого, Господа, Животворящего, Иже от Отца исходящего, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшего пророки…»[7]

– Это не ответ по существу…

– Существеннее не бывает. Вера в троичность Единого Господа была дана испокон всем народам, как и обетование о приходе Спасителя было дано всем, Пресвятая Троица только называлась по-разному: у русов – Триглав, у индусов – Тринити…

– Но… «Если ударят по правой щеке – подставь левую» – разве это не есть воспитание рабов?

– Недопустимо вырывать одну фразу из контекста Евангелия, состоящего, напомню, из двадцати семи книг, ставить ее над другими и с такой позиции критиковать все Евангелие.

– А Лев Толстой?

– О нем и речь. Выбрав из всего Евангелия лишь одну нравственную категорию, «непротивление злу насилием», Толстой в гордыне своей возвел ее в абсолют, отрицая все остальное… За что и был предан анафеме… Еще раз повторю: в Новом Завете – двадцать семь книг. И ученые богословы тысячелетия изучают мудрость его…

– А вы, значит, изучать не рискуете?

– Пока – нет. Помните, в Книге Сираха: «Что дано тебе, о том размышляй, ибо не нужно тебе то, что сокрыто».

– Вы отрицаете познаваемость мира?

– Как возможность познать всё и докопаться до исконной сути? Да, отрицаю. Гностики впали в этот соблазн, и результат – ереси. Не изжитые и поныне, ведущие последователей к гордыне и – в бездну…

– «Где тьма внешняя и скрежет зубов»? – не удержался от цитирования рисовальщик.

– Именно так.

– Мне казалось, вы шире во взглядах.

– Я стараюсь быть пристальней в них.