Книга Сильвин из Сильфона - Дмитрий Стародубцев

Герман не догадывался, но теперь любое сказанное им в пределах квартиры слово Сильвин прекрасно слышал, даже если не хотел и накрывал голову подушкой. Как-то Герман совещался на кухне под звон бутылок со своими подельниками, теми, которые принимали участие в избиении Сильвина. Сначала они обсуждали свой бизнес, полученные доходы и каких-то столичных, которые объявили им настоящую войну, но потом разговор зашел о соседе Германа. Многие высказались в том духе, что Герман зря пощадил ублюдка и что пока Сильвин не успел все растрепать, его следует добить, а труп отвезти в лес, облить химией и закопать. Добрый Герман бросился защищать Сильвина, с пеной у рта доказывал, что его жилец совсем неопасен, что они с ним обо всем договорились, так что бояться ну совершенно нечего. Однако друзья Германа продолжали настаивать на своем. Зачем Герману эта морока: ухаживать, лечить, к тому же денег за проживание он теперь никогда не заплатит, поскольку нетрудоспособен. Ты собираешься теперь всю жизнь ему памперсы менять и с ложечки кормить? Да ему самому будет только лучше, ведь именно этого он и хотел — умереть. Такчто можно считать это актом милосердия. Иразве не гуманно, Герман, избавлять общество от таких недоношенных? А если ты сам не можешь — мы все понимаем, не звери какие-нибудь — провернем дельце без тебя. Уезжай на пару дней, а вернешься в пустую и проветренную квартиру… После многочасовых пьяных препирательств Герман громко рыгнул пивными газами и утомленно согласился. Они решили в ближайшую субботу, ночью, осуществить свой благотворительный план и с тем расползлись.

После этого Сильвин не спал всю ночь, думал об оставшихся нескольких днях жизни, о том, как наиболее целесообразно их потратить, а на утро вломился истощенный алкоголем Герман и с порога наорал на него.

Герман. Все, моему терпению приходит финиш! Мало того, что мне пришлось отмывать твою кровищу и стирать твои обделанные простыни, тля, так я еще скоро совсем без мани останусь! Ты мне не платишь, другую комнату я сдать не могу из-за тебя же. И за что мне такое наказание, Донна Роза Мария Сальвадорес?!

Сильвин. Я не знаю, как тебя благодарить, Герман! Ты столько для меня сделал! Мне очень жаль, что я доставляю тебе неудобства. Однако не беспокойся, вскоре мы на веки вечные расстанемся.

Герман. Что ты имеешь в виду?

Сильвин. Как только я немного поправлюсь, я покину твои хлебосольные чертоги.

Герман. Куда же ты собрался?

Сильвин. Собрался? Поеду к тете в Долину. Мне бы только билет на поезд купить.

Герман. Да чего ты? Я ж тебя не выгоняю! Это я так, просто сорвался, с похмела. Живи, сколько влезет, бесплатно. Мы же договорились!

Сильвин. Нет, я твердо решил. Я хочу пасти овец в Долине, питаться запахом лугов и быть ближе к Богу.

Герман. Ох-ссы-ха-ха! Да куда уж ближе?

Сильвин. И поверь мне, я никогда не вспомню о тебе плохим словом. Я сам во всем виноват. В каком-то смысле, ты спас мне жизнь.

Герман. Оригинальное видение. Впрочем, как хочешь. А билет я тебе проспонсирую.

Сильвин. Премного благодарен!

Два дня спустя Герман сообщил друзьям о намерениях Сильвина уехать и предположил, что в данных обстоятельствах нет никакого резона его теяепортировать. Благодаря своим организаторским способностям и удивительной решительности Герман в последнее время приобрел такой авторитет, что многие уже опасались ему перечить, поэтому решение было принято в пользу Сильвина, о чем спасенный сейчас же и узнал, поскольку и этот разговор целиком подслушал.

Запись 9

Подкрадывался Новый год, какСильвин без сожаления предполагал, последний Новый год в его жизни. В преддверии торжеств у Германа и его команды возникло множество забот. В последние недели он окончательно превратил свое жилище в штаб-квартиру некоей загадочной организации, у него даже обнаружился собственный бухгалтер. Телефон в квартире подпрыгивал до потолка, люди толкались круглые сутки, как на вокзале, громыхая новой бронированной дверью и топча в прихожей тающие лужи. Табунами приводили съехавшихся со всех концов света барышень — дрожащих от холода и страха мокрых воробышков в куцых курточках, отбирали паспорта, крепко стращали, инструктировали и распределяли на работы.

Случались и неприятности. Например, единственное предприятие Германа — небольшой автосервис, закрыли налоговые органы. Но общее настроение все равно было превосходным — предпраздничные доходы с торговли интимными услугами не только с лихвой покрыли убытки от налета чиновников, но и впервые по-настоящему набили карманы Германа и его приятелей перетянутыми цветными резинками пачками денег.

Сильвин редко выходил из своей комнаты, тем более что во избежание лишних вопросов Герман не советовал ему этого делать, если в квартире кто-то есть. Читать книги или разгадывать кроссворды Сильвин больше не мог — мешали сосредоточиться плавающие боли, особенно в груди, к тому же Герман мало-помалу стал к нему строг, как прежде, будто ничего не случилось, даже запретил ему жечь свет, а Сильвин раньше так любил читать ночи напролет! Теперь он изредка делал записи в своей тетради, по-прежнему называя себя вымышленным именем и повествуя о себе, как о постороннем человеке, и часами и сутками лежал и смотрел единственным гноящимся глазом в потолок, подслеповато угадывая на его поверхности незамысловатые узоры трещин и контуры подтеков.

И вот постепенно изощренное воображение Сильвина стало превращать обшарпанный потолок в карту чудесной страны: он видел очертания рек, лесов и гор, контуры городов, крепостей, опушки деревень, а вокруг них — квадраты возделанных полей. Постепенно этот новый мир, насыщаясь подробностями, превратился в полнокровное географическое полотно, где уже невозможно было что-то убрать или добавить, и тогда Сильвин занялся политическим устройством новой территории, незаметно для себя создав совершенное, с его точки зрения, общество высшей справедливости, где правили по очереди, невзирая на возраст, личные достоинства и недостатки, все жители, даже умственно отсталые. При этом большая часть доходов казны направлялась на нужды больниц, интернатов, домов престарелых и на исчерпывающие социальные программы, а самыми счастливыми и процветающими были те, кто больше всего нуждался в сострадании и всяческой помощи: калеки, кривые, убогие, юродивые, карлики, недееспособные — все те неполноценные, кого Сильвин называл странными, или чаще странниками, естественно, причисляя к ним и себя.

Странники, окруженные вниманием и уважением, жили настоящей, полноценной жизнью: освобожденные от налогов, с гигантскими пенсиями по старости или нетрудоспособности, с громадными банковскими счетами, изобилием рабочих мест на любой вкус, в окружении расторопных слуг и добросердечных сиделок. Для них функционировала огромная сеть специальных бесплатных ресторанов, где в меню, помимо всего прочего, всегда было два десятка разновидностей лукума. По сути, нужно было родиться с изъяном или, по крайней мере, волей случая оказаться недееспособным, чтобы стать одним из самых достойных сынов отечества. Многие здоровые и красивые девушки, напоминающие Золушку, Алису в стране чудес или Мармеладку, только и мечтали, чтобы выйти замуж за одного из странников и таким образом приобщиться к привилегированному классу.