Книга Солнце обреченных - Игорь Градов

– Успеешь до начала марта?

– Постараюсь. Кое-какие запасы остались еще с прошлого раза, а остальное доделаю.

– Нужны еще две-три бомбы, – напомнил Желябин, – а лучше четыре, для верности.

– Изготовлю, – кивнул Кибальчев, – лишь бы материала хватило.

Молодые люди еще выпили вина, закусили сыром.

– Скажи, Андрей, – осторожно спросил Кибальчев, – ты действительно уверен, что убийство царя необходимо? Мы уже два раза на него покушались, и все без результата, он как будто заговоренный. Может быть, это знак, что надо попробовать что-нибудь другое?

– Нет, – твердо ответил Желябин, – только его убийство взбудоражит болото, называемое Россией. Ты помнишь, мы уже пробовали другое – и в народ ходили, и с крестьянами разговаривали, и даже прокламации выпускали. Кончилось тем, что мужики сами сдали нас в полицию, да еще поколотили для порядка. Сейчас требуется что-то такое, что потрясет основание самодержавия, заставит общество ужаснуться и отречься от старой жизни. Убийство Александра Вешателя – самое подходящее дело. Царь виновен в бедствиях народа, в бездарных реформах, разоривших крестьян, в гибели наших товарищей. Нет, – твердо повторил Желябин, – только террор может все изменить, прочее же – лишь пустая трата времени и сил.

– Мужики, – вздохнул Кибальчев, – опять нас не поймут и, боюсь, поднять бунт не захотят. На рабочих же рассчитывать не приходится – это те же крестьяне, те же бывшие рабы…

– Я и сам бывший крепостной, – ухмыльнулся Желябин.

– Правда? – удивился Кибальчев. – Я не знал.

– Мои родители были дворовыми у помещика Савостина, Владимира Викентьевича, – стал рассказывать Андрей, – его усадьба располагалась возле села Петровского в Херсонской губернии. Это и есть моя родина…

До десяти лет, пока не вышел царский указ, Андрей числился крепостным, бегал среди дворовых мальчишек. И быть бы ему простым хлебопашцем или в лучшем случае мастеровым, если бы не дед, Михаил Афанасьевич. Старик выучил любимого внука грамоте и даже брал для него из барской библиотеки кое-какие книжки для прочтения – Пушкина, Жуковского, Никитина. Барин, узнав об этом, как ни странно, не выпорол холопа за воровство, а даже поощрил просветительство.

Владимир Викентьевич слыл среди местных помещиков либералом, человеком с весьма смелыми взглядами. Он отдал смышленого дворового мальчишку в обучение. Андрей сначала ходил в уездное училище, потом в гимназию, закончил ее с серебряной медалью, затем поступил на юридический факультет Новороссийского университета в Одессе. Однокашники ничего не знали о его крепостном происхождении, считали, что Желябин родом из разночинцев. Но все равно смотрели на бедного сокурсника свысока – плебей, черная кость. Андрей жил впроголодь, кормился копеечными уроками и все мечтал – вот выучусь, стану адвокатом, буду защищать униженных и оскорбленных.

– А потом я прочитал Чернышевского, – продолжил рассказ Желябин, – и понял, что нельзя бороться с самодержавием и одновременно быть его частью. Я пробовал жить, как все, даже женился на дочери одного сахарозаводчика, но не выдержал – бросил Веру, ребенка и ушел из семьи. Может быть, поступил подло, но иначе не мог – задыхался в этой барской атмосфере. Из университета выгнали за участие в студенческих волнениях, закончить учебу не дали. И тогда я решил – нужна революция, народный бунт. В прошлый раз мы действовали неправильно, нерешительно, вот и провалили дело, но теперь, я уверен, что у нас все получится…

– Хорошо, – согласился Николай, – допустим, мы убьем царя. Но ведь на смену Александру с двумя палочками придет Александр с тремя. И еще не известно, кто из них хуже…

– Поэтому и нужен террор, – резко перебил Желябин, – только он сможет уничтожить самодержавие как таковое. А затем предстоит сделать очень многое – провести Учредительное собрание, принять конституцию, избрать парламент, дать обществу свободы, в том числе печати, вернуть крестьянам землю, отобранную во время земельной реформы. Тогда Россия станет по-настоящему свободной страной. А почему ты спрашиваешь, Николай, – удивился Андрей, – разве ты сомневаешься в наших целях?

– Нет, – сказал Киибальчев, – я очень хочу сделать что-то настоящее, что навсегда останется в памяти. Но пока приходится заниматься изготовлением динамита и бомб. Кстати, Андрей, ты не задумывался над тем, что во время наших акций страдают невинные люди? В прошлый раз, когда мы взорвали Зимний дворец, погибло десять солдат и еще сорок были ранены. А это те же крестьяне, только одетые в мундир. Сам царь и его министры не пострадали…

– Революции не бывают без жертв, в том числе случайных, – поморщился Желябин. – Вспомни Мюрата, Робеспьера – сколькио человек они послали на смерть во имя высокой цели – свободы! И среди погибших наверняка были случайные люди.

– Якобинский террор уничтожил и самих его творцов, – напомнил Кибальчев, – верно говорят: всякая революция, как Молох, пожирает своих детей.

– Пускай, – махнул рукой Желябин, – если это потребуется для дела, то я готов принести себя в жертву.

– А Софья? – спросил Кибальчев. – Ею ты тоже готов пожертвовать?

– Почему ты спросил о Софье? – удивился Николай.

– Брось, Андрей, – улыбнулся Кибальчев, – все давно знают про ваши отношения. Плохие из вас конспираторы…

– И что ты по этому поводу думаешь?

– Не следует посылать Соню на это дело. Я чувствую – наша акция будет последней: или царя убьем, или сами погибнем. А скорее всего и то, и другое.

– Попробуй ее отговорить, – ухмыльнулся Желябин, – лезет вперед, в самое пекло.

– Тогда постарайся убедить ее не участвовать в бомбометании, так по крайней мере останется жива.

– Разве твои бомбы не надежны? – удивился Желябин. – В прошлые акции они не подводили.

– Нет, с бомбами все в порядке, – подтвердил Кибальчев, – но у меня, Андрей, очень нехорошие предчувствия. Поверишь ли – почти каждую ночь снятся ужасы: то отрезанная голова, то туловище без ног… Просыпаюсь в холодном поту, потом до утра заснуть не могу.

– Если хочешь, принесу тебе снотворное, – предложил Желябин, – у меня есть знакомый аптекарь, приготовит порошок.

– Не поможет, – устало улыбнулся Кибальчев, – нам с тобой уже ничто не поможет…

Приятели посидели еще с полчаса, допили вино, доели сыр и колбасу. Потом Желябин стал прощаться. Перед уходом он еще раз уточнил сроки изготовления бомб – Кибальчев обещал снарядить первые уже через неделю и испытать на пустыре за речкой.

Через десять минут Андрей уже шел к станции – ему предстояло ехать через весь город в лавку Богданова. Там тоже было много дел…

12 февраля, четверг

Надеждинская улица

"О сем считаю своим долгом довести до сведения Вашего Высокопревосходительства с тем присовокуплением…" Николай Клеточкин дописал лист и взял следующий. Он обмакнул перо в чернила и принялся старательно выводить первую фразу. Закончив писать, тщательно вытер перо и отложил ручку в сторону. Можно было передохнуть несколько минут.