Книга Роксолана. Королева Востока - Осип Назарук

— Да! Будто он помнит, что уже рассматривал меня. Оденут меня совсем по-другому, волосы спустят на грудь, не назад. Смотри, какие у меня волосы красивые! Они знают, что и как делать!

Она показала свои действительно прекрасные волосы и, передохнув, добавила:

— У меня чувство, что этот труп купит меня! — Она тяжко зарыдала.

— А что он тебе сделает, если ты не любишь его, даже если он тебя купит?

— Эх, ничего-то ты не знаешь про то, что они с непослушными вытворяют, с теми, кто не выполняет их прихоти! Поживешь, узнаешь. Тут есть те, кто побывал в гаремах в Царьграде, Смирне и Египте. Страшные вещи рассказывали.

Настя задумалась.

У нее перед глазами стояла разорванная цепь храма тринитариев, как символ всего лучшего. Только теперь поняла она, что значит быть невольницей, что значит быть свободной. Эта цепь с храма казалась ей золотым символом, самым дорогим. Теперь ей пришло в голову, что если сегодня она услышит звоны этого храма, то получит свободу.

Ей вспомнилось, что отец ее очень не любил таких суеверных зароков. Но она не могла сопротивляться тому, что родилось в ее душе, хоть и боролась с ним. «Может, сегодня воскресенье?» — подумала она. Ведь в дороге она утратила счет дням, но боялась спросить подругу по несчастью, знает ли она, что сегодня за день: хотела подольше обманываться тем, что сегодня воскресенье, тем, что сегодня сейчас зазвонят к вечерне в церкви тринитариев. Этот голос был бы для нее знаком того, что она еще вернет свободу. Дома, на воле в родном краю. Эти две мысли — родной край и свобода — были неразрывны в ее мыслях и мечтах.

«Неправ был отец, когда говорил, что здоровье — главное добро в человеке, — подумала она. — Свобода — благо еще большее».

Но не давала она распознать в себе то, что было у нее на душе. Инстинктом чувствовала, что веселье и глубокое чувство радости жизни — ее защита в одиночестве.

— Не печалься, — сказала она ляшке. — Будь что будет!

И она запела такую веселую песню, что даже Ванда повеселела. Так они проболтали до самого вечера, а звона все не было слышно… Пришли с работы их товарки. От той, у которой был красный шарф, узнала Настя, что уже завтра поведут ее в школу и что там еще есть кроме нее, еврейка с Киевщины, две гречанки, и другие из разных земель. Там есть два главных учителя: турок и итальянец…

После ужина девушки снова стали уходить.

— Куда же вы снова идете? — Спросила Настя.

— Снова в школу, но это другая — там легче, — ответила полячка.

— Там женщины учат, — добавила другая.

— Ты тоже завтра туда пойдешь, сказала третья. — Должна пойти, хотя, наверно, ты немного знаешь, как делать то, чему там учат.

Настя была очень заинтересована и хотела увидеть эту школу невольниц. Она почти не спала в ту ночь.

V. В школе невольниц в страшном городе Кафе

Каждая школа учит не для себя, а для жизни.

Смущенной шла Настя в школу невольниц. Но ее ум живо работал. Она ясно понимала, что в этой школе может быть заложен фундамент ее дальнейшей судьбы — хорошей или плохой. Побег, или жизнь здесь — все равно нужно изучить местную жизнь и то, чего она требует. Она это заучила себе как «Отче наш», который повторяла из раза в раз.

Долго она думала о себе. Твердо решила она для себя все, чему в этой школе учат, усвоить. И еще об одном она думала, хотя и стыдилась самой себя…

Думала, как понравиться учителям. Подробно обдумывала она советы подруг по несчастью о том, как вести себя с молодыми мужчинами, а как со стариками. Но она стыдилась снова расспрашивать об этом.

Когда она впервые проходила огородом с другими невольницами, то увидела через железную ограду, небрежно заколоченную досками, ужасную картину: на улице в цепях корчился от боли невольник с клеймом на лице, крича только два слова по-нашему: «О Боже!.. О Господи!..». Кости на руках и ногах у него были сломаны и торчали сквозь разодранную кожу. На него как раз спускали огромных, специально истощенных голодом собак, чтобы они разорвали свою жертву… Рядом стояли стражники, чтобы его из сожаления не прикончили христиане, ведь у он должен был умереть от голода, жажды и потери крови, травимый собаками дважды в день.

Это были обычные способы, употребляемые мусульманами против невольников, которые все равно пытались бежать. Делалось это, конечно, прилюдно, чтобы отвадить других от побега.

От этого страшного зрелища в голове все закружилось, она побелела ка стена, глотнула воздух и упала на клумбу с цветами, как сорванный цветок. Упала она с теми же словами: «О Боже! О Господи!»

В синих глазах Насти снова мелькнула чаша черной отравы на фоне Чатырдага… и зазвенели в душе страшные, но правдивые слова Святого Писания: «На потомках потомков ваших отражу зло ваше».

Мысли молниями били ее по голове.

Мучающийся невольник был хорошо сложен и вполне мог быть потомком преступников, поднесших чашу с ядом во Львовском Высоком замке, в памятную осень, когда щедро плодоносили сады во всей Галицко-Волынской земле…

Вокруг на улице разносились стоны нескольких других невольников, избиваемых кнутами: так им прилюдно устраивали самые разные пытки за малейшее неповиновение.

Настя лежа пыталась заткнуть уши руками.

Через какое-то время с помощью своих товарок, бледная как смерть, она поднялась и подобно лунатичке пошла дальше. Всю дорогу молилась, говоря: «О Боже! О Господи! Верно, справедливо ты караешь наш народ за большие грехи его. Но сжалься над ним и надо мной в этом жутком городе пыток. Покажи мне свой благосклонный лик, и моя неволя станет легче… Возьми меня под свою опеку…»

С этими мыслями вступила она в школьную комнату и села, как и другие, на плетеный мат, подобрав под себя ноги.

О, как же это было больно!

Другие — те, что ко всему привыкли — смеялись над ней и успокаивали ее, говоря:

— Не бойся! Привыкнешь!

Она всеми силами старалась забыть то, что видела на улице.

Молилась и смотрела в двери.

В комнату важно вошел учитель в чалме на голове. «Не молод и не стар», — мелькнула мысль в голове у Насти, так смутив ее, что она покраснела. Не знала она, как вести себя с такими.

Степенный турок Абдулла сразу заприметил новую ученицу и ее смущение. По его лицу пробежало выражение то ли внимательное, то ли довольное: может, подумал он, такое впечатление на прекрасную невольницу было произведено им как мужчиной. Но он старался не выдать этих мыслей. Он сел на подушке и начал важно, как и всегда, свой урок со слов:

— Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет — пророк его!

Он трижды повторил эти слова с таким придыханием, что казалось, он их достает из самой глубины своего сердца.

Настя понимала эти слова, ибо слышала их почти с первого дня своего плена.