Книга Слепой. Исполнение приговора - Андрей Воронин

– Как видите, дело табак, – заключил хрипловатый голос, принадлежащий начальнику отдела генерал-майору Тульчину. – Фигуранты, которых мы разрабатывали почти шесть месяцев, убиты, груз бесследно исчез – вероятнее всего, просто уничтожен, – и все, что мы имеем – это вот эта фотография, на которой может быть изображен буквально кто угодно.

Экран погас, в кабинете беззвучно вспыхнул свет, после почти полной темноты показавшийся нестерпимо ярким. Присутствующие задвигались, щурясь и прикрывая глаза руками. Генерал, сидевший за своим столом вполоборота, чтобы видеть расположенный в углу экран, развернулся вместе с вертящимся креслом и, положив подбородок на сцепленные в замок ладони, исподлобья воззрился на своих подчиненных, что разместились по обеим сторонам длинного стола для совещаний.

– Как видите, – повторил он, – плясать опять приходится от самой печки. Кто-нибудь хочет высказаться? Ты, майор? Валяй.

Обращение на «ты», означавшее, что его неуместная выходка с цитированием детского стишка про зайчика если не забыта, то, по крайней мере, прощена, приободрило майора. Он был сравнительно молодой, не старше тридцати пяти, высокий, спортивный и со стороны более всего напоминал успешного менеджера среднего звена, работающего в крупной нефтяной компании – был одет с иголочки, идеально подстрижен и ухожен. Из-под белоснежной манжеты на его левом запястье скромно выглядывали швейцарские часы в массивном золотом корпусе, а смешанный аромат дорого табака и элитного французского парфюма образовывал как бы его собственную, личную атмосферу, благоухающим облачком окутывавшую всякого, кто оказывался от майора на расстоянии двух метров. Злые языки поговаривали, что он делает маникюр; взглянув на его ногти, в это было нетрудно поверить, что, в свою очередь, пробуждало желание проверить правдивость распространяемых теми же языками слухов о педикюре. Фамилия его была Барабанов; генерал Тульчин прощал ему многое, потому что работником он был хорошим.

– Почему же от печки? – пожав широкими плечами, казавшимися еще шире из-за отменно сидящего дорогого пиджака, возразил генералу майор Барабанов. – Благодаря Струпу мы уже недурно разобрались во взаимоотношениях задействованных в организации трафика групп и лиц, многих знаем в лицо и поименно… Если груз не похищен…

– Найти его не удалось, – сказал генерал, – и все косвенно указывает на то, что его просто уничтожили. Оружие убитых, деньги, документы, лодки – все осталось на месте. Разбойники и мародеры так не действуют, эти не побрезговали бы ничем – кроме, разве что, носков да нижнего белья.

– Независимо от судьбы груза, который все-таки могли присвоить, это говорит в пользу моей версии, – заявил Барабанов.

– И в чем же она заключается?

– Внутренние разборки, – сказал майор. – Возможно, это попытка вытеснить Бурого с его бригадой из бизнеса, а может быть, обыкновенная месть – деньгами с кем-нибудь не поделился или еще каким-то образом наступил на больную мозоль… Надо просто передать Струпу, чтобы держал ушки на макушке. Рано или поздно тот, кто организовал эту бойню, себя проявит.

– Струп и без наших указаний держит ушки в надлежащем положении, – заметил один из участников совещания – рано поседевший, но не утративший хищной мужской красоты подполковник Федосеев. – Еще немного, и они у него на темечке в косичку заплетутся. Если там, на маршруте, произойдет что-то достойное внимания, он это не пропустит.

– Тем не менее, отправить ему сообщение необходимо, – сказал генерал. – Хотя твоя версия, майор, оригинальностью, прямо скажем, не блещет. Прямо на поверхности лежит, наклоняйся и бери…

– Бритва Оккама, – быстро возразил строптивый Барабанов, – принцип экономии мышления. Он гласит, что не надо без необходимости умножать сущности. Говоря простыми словами, если впотьмах, да еще и спьяну, треснулся лбом о косяк, для объяснения этого происшествия не следует приплетать божий промысел, нечистую силу или, скажем, инопланетян.

– Я знаю, что такое бритва Оккама, – недовольно проворчал Тульчин. – Хотя в твой интерпретации данный философский постулат звучит достаточно свежо и необычно. И все же я попросил бы всех – и тебя, майор, в том числе, – напрячь умственные способности. Причем хотелось бы, чтобы результатом этого напряжения стали нормальные, жизнеспособные рабочие версии, а не словоблудие а-ля Валерий Игоревич Барабанов. Ну?

– Народный мститель, – после довольно продолжительной паузы предположил один из оперативников. По кабинету пронесся невнятный шум, в котором без труда можно было различить насмешливое фырканье, откровенное хихиканье и отпускаемые вполголоса саркастические реплики: «Дубровский» и «Робин Гуд».

– М-да, – сказал генерал. – Я же просил сосредоточиться!

– Прошу прощения, Андрей Константинович, – упрямо наклонил обритую под ноль голову автор насмешившей участников оперативного совещания версии. – Я понимаю, как это звучит, и все же разрешите привести некоторые соображения.

– Валяй, – разрешил Тульчин, – обосновывай. Я бы предложил остальным продумать контраргументы, но, судя по всеобщему веселью, их и так более чем достаточно. Итак?

– Обоснования простые, – сказал оперативник. – Этих психов, которые, не дождавшись помощи от закона, начинают собственноручно восстанавливать справедливость, хватает где угодно, даже в Москве. И не надо забывать, в каких местах, в какой обстановке, между какими людьми все это произошло. Там у каждого на руках ствол, и не один, и стволами этими они пользуются чаще, чем вилкой и столовым ножом. Это или какой-нибудь идейный борец за конституционный порядок с хорошей военной подготовкой и целой кастрюлей тараканов в башке, или просто обиженный из местных – с дочкой его кто-нибудь из этой компании позабавился, жену мимоходом убили или просто собаку пристрелили – да мало ли!.. Лет ему, судя по фотографии, не меньше сорока – ну, может быть, тридцати пяти, тридцати семи… То есть прогуляться по горячим точкам и приобрести соответствующие навыки вкупе с афганским синдромом он мог вполне. И тамошние места для такого, как он, – настоящий рай. Ни тебе врачей, ни полиции, ни надоедливых соседей… Словом, чем меньше вокруг людей, тем ниже вероятность сгоряча отвинтить кому-нибудь голову и загреметь за проволоку. Жил себе человек спокойно, никого не трогал, браконьерствовал потихоньку, а тут – Бурый со своей шайкой. Он за конституционный порядок кровь проливал, а этим отморозкам все до фонаря – и он, и порядок…

– Логика налицо, – остановив его движением ладони, медленно согласился генерал. – Бредовая, конечно, но логика. Что ж, будем надеяться, что Игорь Степанович прав, – он коротко кивнул в сторону подполковника Федосеева, – и Струп действительно держит ушки на макушке. Если так, то слух о появившемся в тех краях неуловимом мстителе с навыками профессионального снайпера мимо этих ушей точно не пройдет. Другие версии будут?

– Операция спецслужб, – подал голос немолодой рыжеусый человек, сидевший на самом дальнем от генерала краю стола. В пиджаке он выглядел грузным, даже толстым, но это впечатление было обманчивым: все внутреннее пространство его просторного, слегка лоснящегося в районе локтей и седалища одеяния заполняла мощная мускулатура. Про таких говорят: ударь ломом – не погнется, так отскочит. Насчет лома генерал Тульчин не знал, но вот доски различной толщины и даже дубовые брусья на его глазах о подполковника Уварова ломали неоднократно – как правило, без сколько-нибудь заметного вреда для его богатырского здоровья. При этом голова у него тоже работала, как надо; если бы не возраст и вошедшая в поговорки осмотрительность, Уваров мог бы претендовать на роль классического героя боевика. – Возможно, украинских, – продолжал подполковник, – возможно, белорусских, а возможно, что и наших. Не мне вам объяснять, – добавил он, – что такое на самом деле четкое, отлаженное взаимодействие, о котором в последнее время так полюбили болтать в новостях. Какие-нибудь ухари из братских республик краем уха услышали звон и поторопились отрапортовать наверх о закрытии очередного канала транзитных поставок контрабанды. Они это ох, как любят!