Книга Охота на царя - Николай Свечин

Доехали в полчаса до серого угрюмого здания управления полиции на Тверской, там Илья Донатович поместил лыковский багаж прямо в своем кабинете и повел Алексея знакомиться со старшими сыскными агентами. Шестеро степенных, усатых, среднего возраста и преимущественно крепкого сложения мужчин также были доброжелательны к Лыкову. Москвичи помнили Осю Душегуба, знали Буффало, много хорошего сказали про Титуса (до Нижнего он служил в их ведомстве). Но особенно их интересовали подробности ликвидации Тунгуса – этот монстр немало оставил трупов по Москве. В марте его выследили на Хитровке, в трактире «Каторга», и попытались взять. Тунгус разбил головы двум агентам, шваркнув их, как котят, о каменную стену, а Еговина оглушил ударом кулака. Агенты остались калеками, Илья Донатович отделался сотрясением мозга. А тут приехал человек и говорит, что в одиночку свернул такому голиафу шею…

Лыков не сразу понял, что его рассказу не верят, а когда расшифровал смущенные улыбки, то разозлился. Ситуацию разрядил надворный советник Янкелевич, смотритель неофициального музеума Московской полиции. По его команде трое агентов с трудом притащили те самые закаленные пятипудовые кандалы, ручные и ножные, которые Тунгус порвал при своем побеге из тюремной кареты. Обер-полицмейстер Козлов, как оказалось, обещал через газету премию тому, кто сможет повторить подобное. По объявлению пришло более сорока человек: цирковые атлеты, сильнейшие охотнорядские кулачные бойцы, саженного роста пожарный Кутузов, знаменитый вахмистр лейб-гвардии Московского полка Енычарский, забарывающий медведей, и даже сам купеческий сын Охросимов, останавливающий на скаку четверку лошадей. Ни у кого ничего не получилось… Охросимов с досады выбил ударом кулака кирпич из стены в кабинете обер-полицмейстера, но цепи остались не разорванными, и тогда-то их и поместили в музеум.

– Ну-с, попробуйте теперь вы, – не без иронии предложил Лыкову Янкелевич.

Тот легко оторвал кандалы от пола и внимательно осмотрел их. Москвичи обступили гостя, глядели доброжелательно, но с большим сомнением – уж такие гиганты до него пробовали…

Лыков заложил звено за звено, создал рычаг и сильно надавил. Цепь и не подумала поддаваться. Кто-то из агентов хихикнул, Алексей посмотрел на него и неодобрительно покачал головой. Снова стало тихо. Лыков помассировал раненую руку, сжал и разжал несколько раз кисти и, собравшись, надавил уже изо всех сил. После нескольких секунд огромного напряжения овал звена с хрустом лопнул, и зрители загудели; Алексей остановил их жестом, вынул разорванное звено из цепи и распрямил его. Затем быстрыми движениями, без видимых усилий, словно оловянную проволоку, свернул толстый, трехвершковый в длину, пруток закаленного металла и завязал его узлом, после чего протянул надворному советнику:

– Это вам для музеума.

В комнате стало тихо. Еговин и Янкелевич, с одинаково нелепо разинутыми ртами, разглядывали аккуратный стальной узел. Агенты расступились, смотрели на Лыкова с благоговейным ужасом.

– Да... – сказал после паузы Илья Донатович, – хорошо, что Тунгус заехал именно в Нижний Новгород...

– Пойду сообщу его превосходительству, – спохватился Янкелевич и мгновенно исчез, зажав лыковский сувенир в кулаке. И старшие агенты, и даже Еговин сразу притихли. Через минуту в комнату забежал румяный моложавый генерал с огромными усами, с золотым свитским аксельбантом и орденом Белого Орла на кителе, и радостно приветствовал Алексея:

– От Николая Еуставыча приехал? Вот молодец, а наши остолопы только пыхтели, ничего не порвали. Экую ты железяку-то закрутил... да как ловко... Янкелевич! Лети в канцелярию, пусть сей же час выписывают гостю обещанную мной премию и сообщат об этом в «Ведомостях московской городской полиции».

– Не могу я премию принять, ваше превосходительство, мне за это Николай Еуставович голову оторвет, – попытался было отказаться Лыков, но Козлов начал вдруг прямо на глазах покрываться красными пятнами. Все – и агенты, и чиновники – вытянулись по стойке смирно и чуть ли не зажмурились.

– Я – свиты Его Императорского Величества генерал-майор и московский обер-полицмейстер, – свистящим шепотом сообщил Козлов Лыкову. – И я публично, через газету, пообещал двести рублей премии тому кто сможет порвать цепи этого негодяя Тунгуса. Как ты думаешь, что начнется в державе, если даже полицмейстеры перестанут держать даденное ими слово?

От такого масштабного обобщения у Лыкова перехватило дух. Он беспрекословно принял премию, порвал и завязал в узел, на потеху генералу, еще одно звено от цепи, и был, наконец, отпущен гулять по Москве в сопровождении Еговина. До отхода поезда в столицу оставалось еще восемь часов. Два помощника начальников сыскных полиций отправились куролесить. Они облазили весь Кремль, залезли на колокольню Ивана Великого, прошлись по Тверской. (Там, между делом, Илья Донатович ловко поймал карманника прямо на «ширме» и сдал ближайшему городовому). На углу Новой площади и Варварских ворот Лыков увидел вывеску лавки «Книжная и иконами торговля С. Т. Большакова». Он не удержался и зашел в нее. Год назад на Нижегородской ярмарке именно в лавке Сергея Тихоновича он начал свое первое расследование – дело о завещании Аввакума. Большаков, уважаемый всеми рогожец, сразу узнал сыщика и передал через него привет Благово; обещал в июле приехать торговать.

Потом новые приятели ударили по трактирам, в которых во всех Еговина хорошо знали и усаживали на лучшие места. Позавтракали они в «Славянском базаре», а пообедали, разумеется, у Тестова, на углу Театральной площади. Знаменитый половой Кузьма Павлович с ордой помощников заставили весь стол и очередные блюда подносили бегом. Сыщики разделали неизбежного поросенка с хреном, дальше пошли раковый суп с расстегаями из налимьих печенок, ботвинья с осетриной, солянка из почек, ачуевская паюсная икра, легендарный байдаковский пирог с начинкой в двенадцать ярусов, кучугурский донской балык, котлеты из белоснежной молочной телятины и лососина Грилье со спаржей... Запили все это великолепие изрядным количеством смирновской, и Еговин захмелел. Алексей, спокойно выпивавший осьмуху[7]водки, вывел его на воздух, и они пошли гулять по Москве. Уже на вокзале Еговин долго тряс Лыкову руку звал погостить подольше, обещал «многократно удивить московскими девками». Узнав, что летом все они приезжают на заработки на ярмарку и потому хорошо Лыкову знакомы по службе, расстроился. Сказал, что это непатриотично, что это «отток лучших сил», и ушел, грустный и задумчивый, после второго звонка. Вокзальные жулики, завидев его статную фигуру бросались врассыпную, но Илье Донатовичу было уже не до них.

На Московском вокзале столицы Лыкова, разумеется, никто не встречал. Петербург есть Петербург, он марку держит, чихать он хотел на всех, тем более на титулярных советников.

Доехав на извозчике за целых два рубля до здания департамента полиции в Эртелевом переулке, Лыков оставил вещи в каморке жандарма и там же переоделся в парадную форму со всеми наградами. Нацепил на левый бок чиновную шпагу и пошел в приемную доложить о себе дежурному по канцелярии. Тот поднял глаза от бумаг, увидел очень молодого человека с очень широкими плечами, с двумя весьма уважаемыми крестами (один, хоть и солдатский, но Георгий) и двумя медалями на выпуклой груди. Отметил, что вызов подписан самим директором, учтиво усадил гостя в кресло и бесшумно исчез за дубовой дверью.