Книга Повелитель разбитых сердец - Елена Арсеньева

Сначала он хотел в шутливой форме как-то выразиться на«цыганскую» тему: не вздумай, мол, тут что-нибудь стибрить, но увидел, какиетени залегли под глазами женщины, как позеленело и вспотело ее лицо, и решил нешутить так глупо. Правда, все же выдернул ключ из замка зажигания да барсетку смобильником, документами и деньгами прихватил с собой. Береженого бог бережет!«А магнитолу она все равно снять не успеет, – решил Василий. – К тому же ейсейчас наверняка не до магнитолы».

В барсетке у него еще был электрический фонарик – маленький,но очень сильный. Василий таскал его с собой, потому что у них во дворе былтакой перекореженный асфальт, что черт ногу сломит. И пока идешь от стоянки доподъезда, раз пятнадцать оступишься без фонаря-то.

Здесь тоже дорожка была – умереть не встать. Василийпосвечивал то себе под ноги, то на стены зданий. Разглядел притулившуюся ккаким-то дверям кучу угля и даже ахнул, не поверив в первую минуту глазам. Воткуда заехал – здесь еще кочегарка, в этом допотопном родовспомогательномзаведении! Углем топят! Полная Тмутаракань, такое впечатление, что прямо застенами роддома простирается глухая тайга. Небось, как начинает холодать,приходит дедок с совковой лопатой, и ну швырять уголь в топку… Одно слово –клиника!

Ох, да есть ли здесь хоть кто-нибудь?

Тонкий, но острый лучик фонарика высветил крашенную голубойэмалью большую железную дверь, рядом с которой Василий увидел кнопкуэлектрического звонка. Такой звонок всегда бывает у дверей приемных покоев вбольницах, и звонит он так пронзительно, что может разбудить даже самуюзаспанную на свете медсестру.

Василий радостно надавил на кнопку и тут же отдернул руку.Наверное, это был самый громогласный звонок на свете! Он не просто звенел – онистерически визжал, разрывая своим звуком барабанные перепонки.

«Ну, все, – обреченно подумал Василий. – Теперь я точно всехперебудил!»

Ему страшно захотелось смыться, пока не выскочилакакая-нибудь бабуля и не принялась орать жутким голосом, чего, мол, он тутходит, людям покоя не дает. И только мысль о том, что на экономфаке, который онзакончил, среди преподаваемых дисциплин основы акушерства и гинекологии незначились, а стало быть, самостоятельно он роды у цыганки принять не сможет,удержала его на месте. И слава богу, потому что в ту минуту дверь скрипуче открылась.

Почему-то Василий при этом звуке вспомнил точно такую жескрипучую дверь в роддоме, куда он отвозил Севкину жену Лизу. Там их встретилачрезвычайно низенькая и чрезвычайно толстенькая санитарка.

Василий непроизвольно опустил глаза, ожидая и здесь увидетьтакую, и наткнулся взглядом на чьи-то ноги в расшлепанных босоножках.

– Вы что? – спросили ноги. – Вы почему здесь звоните, а не вприемном покое?

Вот те на!

Василий повел взглядом вверх. Ноги все никак не кончались.Потом Василий еще долго-долго вел взглядом по халату.

Она была отнюдь не низенькая и толстенькая, а высокая, дажеочень высокая (раньше говорили – верста коломенская, а теперь – модельный рост)и если не тощая, то чрезмерно стройная. Правда, где надо, халат натягивалсявесьма туго.

Наконец глаза Василия добрались до ее лица. Сначала онотчего-то огорчился: она оказалась отнюдь не такая уж молоденькая, как можнобыло судить по ногам – лет тридцати, не меньше, – а потом загляделся на нее.Хотя ничего особенного в ней, если честно, не было – заспанная, растрепанная, сподпухшими глазами, одна щека очень румяная: явно лежала на этой стороне, когдахрапака давила, пользуясь тихим дежурством, и Василий испугался, что она нанего злится за то, что перепутал двери, что разбудил.

– У меня женщина в машине, вот-вот родит, – выпалил он,чтобы оправдаться, и вдруг обнаружил, что девушка и не думает сердиться.

– Да вы знаете, мужчин сюда не возят, – ответила она сосмешком. – А где ваша машина? Тут? – И она показала своим энергичнымподбородком ему за плечо.

– Нет, около первого здания.

– Ну, это без разницы, у нас и там, и тут есть родовыепалаты, – сообщила докторша (а может, она была медсестра, но это не сутьважно). – Она как, в каком состоянии? Это жена ваша? Какой у нее срок?

– Не знаю, – мрачно буркнул Василий, почему-то жуткообидевшись, что эта девушка с первого взгляда сочла его женатым человеком. Аон, между прочим, холостой! У него даже подруги нет! Он ее только ищет! – Этомоя случайная попутчица. В смысле, меня попросили отвезти ее в роддом. Поэтомуя не знаю, какой у нее срок, но такое впечатление, что она вот-вот родит!

– Как вы думаете, она сама дойти сможет или нужны носилки? –озабоченно спросила докторша (или медсестра), беря Василия за рукав двумяпальцами и сводя по ступенькам. – Давайте по двору туда пройдем, так скорейвыйдет, чем нашими переходами.

– Носилки? – повторил он, пытаясь разглядеть в полусвете,падающем из открытой двери, что написано на табличке, пришпиленной к кармашкуее халата. Как там ее зовут? Ага, Валентина, кажется. Валентина Макарова, а поотчеству – Николаевна. И она педиатр… И тут он спохватился, что слишком увлексяразглядыванием таблички и того, что под ней. – Носилки?.. Наверное, не надоносилок. Впрочем, не знаю. Она там вся такая сидела, когда я уходил… – И онстиснул зубы, зажмурился и на несколько секунд для наглядности даже окаменел.

– Воды отошли, не знаете? – спросила педиатр ВалентинаМакарова, торопливо шагая с ним рядом.

– Воды?! – Василий в какой-то книжке вроде бы читал описаниетого, как отходят воды у рожениц. Не приведи господь увидать! Что, если уцыганки они отходят прямо сейчас? На розово-бежевое кожаное сиденье егошикарного «Лексуса»…

Он снова споткнулся, да так, что чуть не врезался головой вкрыло означенного «Лексуса», вынырнувшего из темноты. Василий суетливораспахнул дверцу.

Цыганка на месте, сидит в той же позе – ни дать ни взятьпартизанка за пять минут до расстрела. Только зажмурилась судорожно и дышит сосвистом – видно, совсем худо стало. Однако на полу сухо. Воды, стало быть, покане отошли. И магнитола на месте.

Если Валентина Николаевна и удивилась, увидав в роскошном«Лексусе» цыганку в линялых юбках, то виду не подала. Василий оценил еетактичность, однако все же порадовался, что своевременно развеял предположениянасчет того, что роженица его жена. А то педиатр Макарова небось сочла бы егокаким-нибудь цыганским бароном.

– Ну, ты как, моя дорогая? – спросила Валентина Николаевнатихо и так мягко, что зажмуренные глаза цыганки приоткрылись. Проблеснуличерные, влажные от муки глаза.