Книга Почтальон - Дэвид Брин

Гордон, заранее улыбаясь, вернулся на сцену — то есть на гаражный подъемник на единственной заправочной станции в крохотном селении под названием Пайн-Вью.

Устав от голода и одиночества, он рискнул испытать на гостеприимство жителей этой горной деревеньки, с полями, окруженными заборами, и домами, сложенными из толстых бревен. Попытка оказалась более удачной, чем он мог надеяться. Большинство имеющих право голоса взрослых членов общины проголосовало за то, чтобы предоставить ему еду и необходимое снаряжение в обмен на серию выступлений. Сделка состоялась.

— Браво! Чудесно! — Миссис Томпсон стояла, в первом ряду, с воодушевлением аплодируя. Эта седовласая и костлявая женщина была полна энергии; сейчас она оглядывалась на «зал», не давая аплодисментам стихнуть. Сорок с чем-то зрителей, в том числе немалая доля детей, послушно выражали восторг. Гордон взмахнул рукой и поклонился ниже, чем когда-либо прежде.

Разумеется, его представление выглядело чистейшей воды халтурой. Однако он был единственным на площади в сто квадратных миль, кто имел хоть какое-то представление о драматическом искусстве. В Америке снова появились крестьяне, и Гордон, подобно своим предшественникам в трудном ремесле менестрелей, научился не обращать внимания на собственные неизбежные погрешности.

Отвесив последний поклон точь-в-точь перед тем, как стали стихать аплодисменты, он убрался со сцены и принялся стягивать свой маскарадный костюм. Выхода на бис не будет: он натренировался в непреклонности. Театральное действо давало ему хлеб насущный, и Гордон умел держать зрителей на голодном пайке до самого прекращения гастролей.

— Чудесно! Замечательно! — восхищалась миссис Томпсон, перехватив его в толпе зрителей, образовавшейся у стола с угощениями. Дети постарше собрались вокруг него в кружок и рассматривали, разинув рты.

Пайн-Вью был вполне процветающим селением в сравнении с голодающими деревнями как на равнинах, так и в горах. Кое-где недоставало целого поколения — так повлияла на детей Трехлетняя зима. Зато здесь ему бросились в глаза подростки и юноши, а также старики, которые приближались к пожилому возрасту еще до Светопреставления. Тут, как видно, сделали все, чтобы спасти буквально каждого. Такое случалось нечасто, но все же случалось — Гордон уже сталкивался с этим.

Страшные годы оставили свою отметину повсюду. Здесь, как в любой деревне, он заметил лица со следами страшных болезнен, истощенные голодом и войной. У двух женщин и одного мужчины были ампутированы конечности, еще у одного видел только правый глаз — левый затянуло катарактой.

Гордон успел привыкнуть к подобному зрелищу — по крайней мере, он был готов к нему в умеренных количествах. Сейчас он благодарил хозяйку:

— Спасибо, миссис Томпсон! До чего приятно слышать учтивые слова от строгого критика! Я рад, что представление пришлось вам по душе.

— Что вы, я серьезно говорю, что уже много лет не получала подобного удовольствия, — настаивала предводительница клана, словно Гордон неумеренно скромничал. — От заключительного монолога Макбета у меня мурашки побежали по спине! Как жаль, что раньше, имея все возможности, я пропустила эту постановку по телевизору. Я и не знала, что это так здорово! А уж та вдохновляющая речь Авраама Линкольна, с которой вы выступали перед нами чуть раньше... Мы, знаете, сперва попытались открыть здесь школу. Но у нас ничего не вышло. Все рабочие руки, даже детские, были наперечет. Теперь я снова об этом поразмыслю — а все благодаря речи Линкольна. У нас сохранились кое-какие старые книжки. Возможно, наступило время для повой попытки.

Гордон вежливо кивал. Этот синдром был ему знаком: здесь он встретил один из самых сердечных приемов за долгие годы, однако неизбежные откровения не могли его не опечалить. Воодушевление аудитории обязательно заставляло Гордона почувствовать себя шарлатаном: ведь его выступления возрождали надежду в немногих достойных людях из старшего поколения, еще помнивших былые времена... Он отлично знал, что надеждам этим суждено угаснуть уже через несколько недель, самое большее — через месяц-другой.

Ему казалось, что семенам цивилизации требуется нечто большее, нежели просто добрая воля и прекрасные намерения стареющих выпускников колледжей. Гордон нередко раздумывал над тем, что, возможно, недостающим звеном мог бы стать правильно выбранный символ, зажигательная идея. При этом он сознавал, что его маленькие драмы, как бы ни был сердечен прием, далеко не дотягивают до того, чтобы сделаться волшебным ключиком. Из них еще могло произрасти что-то примитивное, некий порыв к цивилизации, однако местный энтузиазм неизбежно засыхал на корню. Гордон не мнил себя странствующим мессией. Легенды, которыми он подкармливал зрителей, не обладали силой, способной преодолеть инерцию беспросветности.

Время неумолимо: скоро последние представители старшего поколения сойдут в могилу и континентом будут править враждующие между собой племена. Кто знает, может, минет тысяча лет — и все начнется снова. Пока же...

Гордон был вовремя избавлен от выслушивания неосуществимых планов миссис Томпсон, вселяющих в него одну лишь печаль. Толпа выдавила из своих недр низенькую седовласую негритянку, худую, как пугало, которая бесцеремонно схватила его за руку.

— Опомнись, Адель! — обратилась она к предводительнице клана. — Мистер Кранц с самого полудня не имел во рту маковой росинки! Если мы хотим, чтобы он выступил и вечером, то должны его как следует подкормить. Я права? — Стискивая руку Гордона, она словно дополнительно удостоверялась в его истощенности. Он и не собирался опровергать ее слова, ибо запах еды уже кружил ему голову.

Миссис Томпсон окинула негритянку гневным взглядом.

— Разумеется, Патриция. Позже мы еще вернемся к этому разговору, мистер Кранц. Пускай миссис Хаулетт попробует сделать вас немного пожирнее. — Ее улыбка и сверкающие глаза выдавали ум и нерастраченную иронию. Гордон был вынужден изменить свое мнение о миссис Томпсон: она определенно не глупа.

Миссис Хаулетт вытащила его из толпы. Гордон улыбался и покорно отвечал на приветствия тянущихся к нему рук. Широко раскрытые глаза не упускали ни одного его движения.

«Наверное, голод отточил мое актерское мастерство. Ни разу еще не видел такой реакции на свое лицедейство! Интересно было бы разобраться, что же именно их так проняло в моей игре!»

От длинного стола с угощениями за ним наблюдала имеете с прочими молодая женщина немногим выше росточком, чем миссис Хаулетт, с глубокими миндалевидными глазами и такими иссиня-черными волосами, каких Гордон не встречал никогда в жизни. Она дважды легонько шлепнула по руке ребенка, тянувшегося к еде перед носом у почетного гостя. Встречаясь с Гордоном глазами, женщина всякий раз улыбалась.

От нее не отходил высокий, дородный молодой человек, теребивший рыжую бородку и как-то странно посматривавший на Гордона. В его взгляде читалось то смирение, то отчаяние. Не успел Гордон сообразить, что к чему, как миссис Хаулетт подтолкнула его к хорошенькой брюнетке.