Книга Прерванный прыжок - Теодор Гладков

Николай Иванович встретился с Микотой днем. Во время продолжительной прогулки девушка успела рассказать ему о всех ровенских новостях и в заключение сказала:

— Кстати, мой шеф собирается куда-то уехать.

— Фон Ортель?

— Да. Он был очень доволен чем-то, говорил, что ему оказана большая честь, что дело очень крупное.

— Куда?

Майя только пожала плечами.

— Не сказал…

— Майя, постарайтесь восстановить в памяти все подробности разговора, все детали, намеки. Это очень важно!

Девушка и сама понимала, что это важно, но только покачала головой.

— Я спрашивала, не говорит. Вот разве что… Нет, вряд ли это имеет значение. Обещал мне привезти, когда вернется, персидские ковры.

Кузнецов был взволнован. Интуицией разведчика он, чувствовал, что между приглашением работать в разведке и предполагаемым отъездом фон Ортеля есть какая-то связь. Персидские ковры? Вряд ли это случайно. Они тоже имеют какое-то отношение к операции, в которой Ортель, судя по всему, должен сыграть не последнюю роль.

Прощаясь, Кузнецов, дал девушке наставление:

— Постарайтесь вытянуть из него все возможное. Прикиньтесь расстроенной его отъездом, намекните, что вы к нему неравнодушны и обеспокоены. И запомните каждое его слово, каким бы пустяком оно ни казалось на первый взгляд.

Очередная встречу Кузнецова с фон Ортелем произошла вечером следующего дня в обычном месте — ресторане при офицерском казино. Фон Ортель успел до прихода Зиберта выиграть двести марок у какого-то подполковника-летчика, был по этому поводу в хорошем настроении и слегка пьян. Он ничем не напомнил о прошлом разговоре, но неожиданно сказал:

— Такому человеку, как вы, Зиберт, нужны друзья, способные оценить ваши достоинства и найти им должное применение.

И фон Ортель высказал намерение представить Зиберта при первой возможности штурмбаннфюреру СС Отто Скорцени.

— Скорцени?! — недоверчиво переспросил Зиберт.

— А почему бы нет? — небрежно ответил вопросом на вопрос фон Ортель, явно наслаждаясь произведенным впечатлением. — Отто мой старый приятель и сослуживец. У нас с ним и сейчас есть кое-какие общие дела.

Кузнецову, разумеется, было знакомо это громкое имя. Вот уже несколько месяцев подряд оно не сходило со страниц фашистских газет и журналов, сопровождаемое самыми пышными эпитетами. Геббельсовская пропаганда окружила Скорцени ореолом почти мистической легенды, превознесла как идеал представителя германской расы.

Николай Иванович запомнил крупную фотографию на первых полосах и кадр кинохроники: фюрер лично вручает огромному двухметровому верзиле в эсэсовском мундире, с грубым лицом, исполосованным шрамами, Рыцарский крест.

Любой новобранец вермахта мог без запинки отчеканить слова о «великой» услуге, оказанной бравым штурмбаннфюрером (тогда еще гауптштурмфюрером) самому Адольфу Гитлеру.

25 июля 1943 года раскололся, как пустой прогнивший орех, фашистский режим в Италии. Муссолини был арестован. Новый премьер-министр Бадольо начал переговоры с американцами и англичанами об условиях выхода Италии из войны.

Арестованного Муссолини под строжайшей усиленной охраной секретно переводили с одного корабля на другой, пока не водворили в туристском отеле «Кампо императоре» в горном массиве Гран Сассо в районе Абруццо. Место было совершенно неприступным: добраться до отеля можно было только по подвесной дороге.

Отто Скорцени сумел добраться. По личному приказу Гитлера он с командой головорезов-диверсантов на специальных планерах приземлился возле самого отеля, обезоружил растерявшуюся охрану и на легком самолете вывез дуче в Германию.

Тогда-то и подняла фашистская пропаганда невиданный ажиотаж вокруг имени Скорцени. За пышной трескотней были умело скрыты другие менее громкие «подвиги» Скорцени: подлое убийство в 1934 году канцлера Австрии Дольфуса, арест во время аншлюса этой страны президента Микласа (бесследно исчезнувшего) и канцлера Шушнига (отправленного в лагерь смерти Заксенхаузен), зверские расправы над мирными жителями в Югославии и Советском Союзе.

К моменту описываемых событий штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени был секретным шефом эсэсовских террористов и диверсантов в VI отделе Главного управления имперской безопасности. На этот, пост Скорцени был рекомендован не кем иным, как начальником Главного управления имперской безопасности Эрнстом Кальтенбрунпером! И в СС и в СД все знали, что Кальтенбруннера и Скорцени связывает пятнадцатилетняя дружба.

Вот с каким человеком намеревался познакомить Николая Ивановича Кузнецова штурмбаннфюрер фон Ортель!

Только далеко за полночь эсэсовец напомнил Зиберту о своем предложении. Он был уже очень пьян. Может быть, из-за возбуждения, связанного с предстоящим отъездом, но Ортель впервые за все время знакомства с ним Зиберта потерял над собой контроль. Глаза его лихорадочно блестели, всегда аккуратно причесанные на пробор волосы растрепались, речь стала сбивчивой и невнятной. Когда он наливал Зиберту очередную — бог весть какую — по счету — рюмку коньяку, его всегда твердая рука непривычно подрагивала. Несколько капель жидкости грязными пятнами расползлись на крахмальной скатерти.

— Ну, Пауль, так что вы надумали?

Кузнецов рассмеялся.

— Вы мне не сказали главного, штурмбаннфюрер, что я должен буду делать?

— То же самое, что вы уже делали много раз, — рисковать жизнью. Правда, не в этом мундире, а в штатском. И еще разница: в случае успеха, кроме новой ленточки, вы получите деньги, настоящие деньги, а не эти паршивые марки, которые вы так щедро швыряете в жалких кабаках.

Фон Ортель схватил Кузнецова за плечо, чуть не силой пригнул к столу и жарко задышал в самое ухо:

— Это будут настоящие деньги, мой друг, с которыми не пропадешь нигде, даже если наш любимый великий рейх лопнет как мыльный пузырь! Золото, доллары, фунты! А такие люди, как мы, Зиберт, всегда пригодятся. Конечно, с русскими не столкуешься. Меня они попросту повесят. Вы, может быть, отделаетесь десятью годами где-нибудь в Сибири. Тоже перспектива не из лучших. Но, слава богу, на земле еще есть неплохие места — Аргентина, например. А с американцами, я уверен, мы рано или поздно поладим, нужно только время…

Кузнецов был ошеломлен этим невероятным цинизмом. Или, быть может, провокация? Вряд ли… Такие опасные речи в гитлеровской Германии никто не рискнул бы произносить, даже провоцируя. Нерешительно, словно раздумывая, Кузнецов произнес:

— Так вы думаете, Ортель, что наше дело плохо?

— Швах! — и фон Ортель грубо выругался. — После Сталинграда и Курска нас может спасти только чудо. А роль чудотворца поручена мне и Скорцени… Ну и еще кое-кому. Вы тоже можете стать одним из святых, если только захотите. Выпьем за чудеса!

Выпили. Фон Ортель продолжал:

— Я отправляюсь в Иран, мой друг.