Книга Палач - Сергей Белошников

Снова наклонилась над блокнотом, начала писать, сверяясь со страничками записной книжки. С подбородка у нее сорвалась капля крови и шмякнулась на бумагу. Она быстро затерла ее пальцем.

Я равнодушно загасила сигарету прямо о стол. Пятном больше, пятном меньше — какая разница. Все равно его теперь либо на помойку, либо реставрировать. Достала из пачки новую сигарету. Щелкнула зажигалкой. Она закончила царапать ручкой и робко пододвинула блокнот ко мне.

Я взяла блокнот. Быстро просмотрела листы, исписанные корявым полудетским почерком. Я перевернула страницу, открыв чистый лист. Подтолкнула блокнот к ней.

— А теперь пиши под мою диктовку.

— Что?

— Пиши. Я, такая-то — фамилия, имя, отчество, заранее сговорившись с такими-то, — перечисляй их фамилии и имена…

Она писала, стараясь успеть за моими словами. Я замолчала, наблюдая за тем, как она пишет их фамилии.

— Шестнадцатого октября…такого-то года, — продолжала я. — Обманным способом завлекла свою знакомую Драгомирову Ольгу Матвеевну на дачу, принадлежащую…

Я диктовала ей пустые суконные фразы, которые не могли передать и тысячную долю того ужаса, что случился со мной в прошедшую субботу, — а она послушно писала и писала. В какой-то момент я почувствовала полную нереальность происходящего, — неужели это я сижу здесь и как автомат сухо перечисляю порядок событий? Это сбило меня, Светочка подняла голову и вопросительно уставилась на меня; я опомнилась и додиктовала ей все до конца.

— А теперь распишись внизу, — сказала я. — И поставь сегодняшнее число.

Она расписалась. Я закрыла блокнот и наклонилась к ней. Она дернулась назад.

— Учти, меня сегодня вызвал к себе следователь. — Я смотрела ей прямо в расширенные зрачки. — И я пойду к нему, потому что мне терять уже нечего. Пойду подавать заявление о том, что случилось. А если ты хоть заикнешься своим дружкам о том, что я приходила, то я положу на стол следователя этот милый рассказ, написанный твоей рукой. И ты мгновенно сядешь вместе с ними. Или они сами с тобой разберутся. За то, что ты их заложила. А ты только что именно это и сделала. Но если ты будешь молчать и во всем подчиняться мне, я ничего не расскажу в милиции про тебя и про твои милые выходки. И никто никогда не увидит этой бумаги. Так что не делай лишних телодвижений. Ты меня поняла?..

Она молча кивнула.

— Ну, вот и хорошо. Но ты мне еще понадобишься, учти. И наверное, не раз. Так что не вздумай куда-нибудь исчезнуть, даже не пытайся.

Она вздрогнула.

— Я тебя из-под земли вырою, — спокойно продолжала говорить я. — И уложу в ванную с серной кислотой. Связанную, но еще живую… Но это я так, для твоего сведения… Ты ведь не думаешь сбежать от меня?

Она замотала головой, по-прежнему не поднимая глаз.

Я придвинулась к ней ближе. От нее волнами шел острый запах страха — мускусный, потный, липкий. И я чувствовала, что она целиком в моей власти, что она сейчас, в эту минуту сделает все, что я бы ей ни приказала. Если я вдруг скажу: прыгай в окно — она прыгнет, обязательно прыгнет, потому что эта быстрая смерть для нее будет легче того, что я пообещала с ней сделать.

Я улыбнулась — надеюсь, моя улыбка действительно была похожа на оскал убийцы.

— А теперь ты мне расскажешь все, что о них знаешь. Все подробности их жизни, до самой мельчайшей: характеры, привычки, слабости, семьи… Все. Все, о чем ты знаешь и даже о том, чего не знаешь, а только догадываешься.

Я вытащила из кармана диктофон. Поставила перед ней на стол и включила на запись.

— Говори.

* * *

На Каменном острове жгли опавшие листья.

Сизые дымы вяло стелились в тумане над мокрой коричнево-серой травой, над неподвижными блюдцами прудов, над остатками еще недавно красочно-веселых клумб с сухими палками стеблей цветов; дымы закручивались вокруг уныло поникших кустов с остатками поблекшей, съежившейся листвы и окутывали все вокруг горькой дымкой, гасящей звуки проезжающих неподалеку по набережной машин и превращающей расстояния в фантомную зыбкую неопределенность.

Запах горящих листьев, запах неизбежной утраты и подступающих холодов окутывал этот несчастный, не в добрый час построенный город: им пропитались воздух, дождь, пожухлая трава, коричневые стволы деревьев и низко нависшее, плачущее стариковскими слезами питерское небо в разводах свинцовых облаков.

Бросив машину у тротуара, я брела по раскисшей парковой дорожке, глубоко засунув озябшие руки в карманы куртки. Обрывки каких-то мыслей лениво ворочались у меня в голове, не вызывая ничего, кроме ощущения полной опустошенности и усталости.

Я подошла к пологому откосу пруда. Коричневая вода застыла у моих ног.

Я огляделась.

Вокруг не было ни души. Я достала из кармана пузырек с кислотой. Открыла его и, вытянув подальше руку в перчатке, вылила кислоту в воду. Зашипели, задергались смрадным дымом мутные пузыри.

— Кислотные дожди, — пробормотала я.

Размахнулась и зашвырнула пузырек на середину пруда. Глухо булькнув, он скрылся под водой. Пробежали ленивые затухающие круги — и все.

Я села на краешек мокрой одинокой скамейки. Достала полупустую пачку сигарет. Я понимала, что надо ехать домой и не медля ни минуты, делать то, что я задумала. Но у меня просто не было сил подняться.

Внезапно в туманной тишине откуда-то справа послышался звук медленные шаркающих шагов. Я резко обернулась и увидела, что по дорожке в мою сторону направляется, опираясь на трость, высокий высохший старик. Длинное черное пальто, на ногах — ботинки со старомодными галошами, изжеванные брюки неопределенного цвета. Ткань лоснилась на обшлагах рукавов. А наличие галош вообще меня просто потрясло — я такого не видела уже лет двадцать.

Старик приближался, не сводя с меня пристального взгляда. На голове у старика красовалась расшитая потускневшим золотом черно-синяя тюбетейка, из-под которой свисали сосульки длинных седых волос. И борода у него была седая, клочковатая, а вот глаза — внезапной небесной синевы. И они внимательно смотрели на меня. За стариком, не отставая ни на шаг, мелко трусила маленькая дрожащая собачонка со скорбным взглядом выпуклых фиолетовых глазок.

Старик поравнялся с моей скамейкой. Остановился напротив, повернулся и, легко, мимолетно улыбнувшись, уставился на меня.

Я молчала.

— Великодушно прошу прощения, — сказал старик чуть дребезжащим глубоким баритоном, — я вам не помешаю, милая незнакомка, если здесь присяду?

Я пожала плечами. Мне никого не хотелось видеть, а тем более с кем-либо разговаривать. Но, кажется я заняла его постоянное место.

Старик, видимо, расценил мой неопределенный жест как согласие и крякнув, опустился рядом со мной на влажные отполированные доски. Собачонка тут же с тяжелым вздохом пристроилась у него в ногах, прямо на галошах. Узловатые, набухшие холодной венозной кровью кисти рук старик пристроил на набалдашнике трости. Он смотрел прямо перед собой. И продолжал улыбаться — я краем глаза видела его улыбку. Я сунула в рот сигарету, которую машинально вытащила из пачки и закурила.