Книга Маруся. Гумилева - Полина Волошина

— Да что творится?

— Может, это тоже из-за меня?

— Может, из-за тебя.

— Ну не злись.

— Ты знаешь, как мне некогда!

Это была папина коронная фраза. Особенно часто она стала звучать после того, как он занялся проектом «Искусственное солнце» и практически перебрался за границу. Теперь его вообще невозможно было застать дома, он месяцами торчал то в Гонконге, то в Мехико, то на какой-нибудь станции «Беллинсгаузен» в Антарктиде. «Ты знаешь, как мне некогда!» Маруся отлично это знала! Еще папа любил повторять, что ему некогда поесть, поспать, некогда искупаться в море… И тем более некогда спасать свою никчемную дочь.

— Знаю.

— Почему я должен бросать все дела, отказываться от встречи и вызволять тебя из очередной фигни?

— Ну не вызволяй.

— Не вызволяй… В следующий раз так и сделаю.

— Не сделаешь.

Папа замолчал, и Маруся стала смотреть в окно. Пыль. Зной. Солнце палило так сильно — может быть, датчик температуры и не врет? Настроение резко испортилось, стало грустно.

Отчего-то жара вызывала мысли о маме. Возможно, потому что самое яркое воспоминание о ней было связано с пустыней. Тогда они всей семьей ездили в Сахару, и Маруся даже запомнила обрывки спора родителей. Папа ругался, что такая жара не самое полезное для ребенка, а мама говорила, что тысячи детей рождаются и живут в подобных условиях и ничего… Наверное, плохо, что в памяти осталась только родительская ссора и это страшное пекло. Маму Маруся почти не помнила. Иногда всплывали какие-то невнятные образы, но чаще ощущения, вроде маминого смеха или ласковых прикосновений. Например, как она гладила разгоряченный Марусин лоб прохладной рукой. Даже ее лицо было не памятью, а какой-то проекцией фотографий, висевших в их доме. Маму звали Ева, она считалась очень красивой и странной женщиной. Судя по рассказам, больше всего на свете она любила работу. Маму, настоящего ученого, помешанного на исследованиях, невозможно было застать дома. Поездки, экспедиции… Во время одной такой экспедиции она и пропала. И хотя папа никогда не говорил об этом вслух, Маруся знала, что он все еще ищет ее.

— А что ты думаешь насчет летней практики? Июнь-июль ты прогуляла…

Маруся отвернулась от окна и прикрыла глаза рукой. От яркого света они немного побаливали и слезились.

— Я отдыхала.

— Практику это не отменяет.

Надо было как-то очень быстро и ненавязчиво увести разговор в сторону…

— На самом деле ты злишься на машину, но так как она не может тебе ответить, ты переносишь свою злость на меня.

— Да что ты говоришь?

— Но ведь это так?

— А может быть, на самом деле я злюсь на тебя, но, так как ты моя дочь, я переношу свою злость на машину, хотя она совершенно не виновата в том, что мне пришлось срывать…

— Пап!

— Что «пап»?

— Ты уже сто раз намекнул на то, как сорвал встречу, и как тебе страшно некогда, и как я всегда все делаю невовремя…

— Не нравится про это говорить?

— Нет!

— Хорошо, — папа открыл окошко и закурил, — сменим тему. Поговорим, например, про твою летнюю практику.

Маруся опустила кресло и отъехала как можно дальше назад, чтобы папа вообще ее не видел, но вопрос остался висеть в воздухе в виде напряженной паузы, которую надо было заполнить каким-то внятным ответом.

— А если я вообще не буду ее проходить?

— Ты хочешь поступить в институт?

— Нет.

Папа резко затормозил на повороте.

— Так и будешь всю жизнь гонять на машине?

— Ты сам этого хотел.

— Ну хорошо, это была моя ошибка, но помимо уроков вождения я давал тебе еще кучу всего! Или ты решила сделать гонки своей профессией?

— Например.

— Может, таксистом будешь работать?

— Очень может быть.

— Отличная профессия для дочери миллиардера…

И где это написано, что дочери миллиардеров не могут быть таксистами?

Машина въехала во двор и остановилась у подъезда.

Жуткий беспорядок — это то, что ни в коем случае нельзя показывать рассерженному отцу, поэтому Маруся сразу прикрыла за собой дверь в комнату и стала метеором носиться, рассовывая вещи по ящикам. Некоторые считают, что ящики нужны для того, чтобы аккуратно раскладывать в них маечки и носочки, но каждый ребенок знает, что это всего лишь ширма, за которой можно спрятать мировой хаос, создав иллюзию порядка. К счастью, папа был человеком воспитанным, поэтому никогда не заходил в комнату без стука, а если и стучал, Маруся всегда могла крикнуть что-то вроде «я переодеваюсь» и зависнуть в комнате еще на двадцать минут. Но через двадцать минут дверь пришлось открыть.

— И что ты делала?

— Переодевалась.

— Не заметно…

— Я перепробовала все вещи, и оказалось, что это самое подходящее.

— Купальник под майкой?

— А что?

— Почему ты вообще в купальнике?

— Ну я же купалась…

— Где? В самолете?

— В море. Просто не успела переодеться.

— Как можно не успеть снять купальник?

— Да что ты к нему привязался?

Папа пожал плечами и прошел в комнату. Почему-то его взгляд сразу же остановился на носке, предательски торчащем из нижнего ящика письменного стола.

— Ты хоть видела письмо из школы?

— Какое письмо?

— С распределением на практику.

— Не-ет.

— Ну, неудивительно. Как ты могла его увидеть на дне мусорной корзины?

— Зачем ты роешься на дне мусорной корзины?

— А где еще я могу найти письма из школы?

Вести словесную перепалку с папой то еще испытание..

— Наверное, я случайно выбросила…

— Не сомневаюсь.

— Ну и что там написано?

— Я не читал, оно же тебе адресовано.

Все-таки папа был очень воспитанным человеком. Он протянул Марусе конверт и встал в выжидающую позу, скрестив руки на груди. Иными словами, приготовился слушать. Маруся обреченно вскрыла конверт и пробежалась глазами по верхним строчкам.

— Научный лагерь в Нижнем Новгороде. Зеленый город, международные конференции, лекции известных ученых… — начала читать она унылым голосом, словно это было известие о преждевременной и скоропостижной кончине стовосьмидесятилетней троюродной прабабушки в Венесуэле.

Научный лагерь — десять баллов по десятибалльной шкале скучности. Однако папа выглядел довольным.