Книга Сепар - Елена Леонидовна Лаврова

собака будет Чарой, думала я. Но я ошиблась. Чара оказалась не последней моей собакой.

12 сентября 2016 года

Горловка

Ностальгия

Ольга Борисовна проснулась рано, но не вставала с постели, и вовсе не потому, что она боялась разбудить соседку по комнате и её ребёнка. Она всегда была деликатна и старалась никого и никогда не тревожить понапрасну. Ей не хотелось вставать, потому что было ещё темно. Можно было ещё поспать, понежиться в тёплой мягкой постели. Но заснуть не удавалось, и Ольга Борисовна лежала, глядя на медленно светлеющий прямоугольник окна, стараясь ни о чём не думать.

Захныкал ребёнок, трёхлетняя Маша. Заворочалась в постели и зашикала на ребёнка её молодая мать Ирина. И только тогда Ольга Борисовна решилась встать, принять душ и умыться, потому что по опыту знала, что если захныкала Маша, то заснуть больше не удастся. К тому же пойти в ванную комнату первой было выгодно. Ирина с Машей подолгу сиживали там, и пришлось бы долго ждать своей очереди.

Ольга Борисовна осторожно спустила ноги на пол и нашарила тапочки. Посидела, привыкая к вертикальному положению тела. Она никогда не торопилась сразу вставать. Знала, что в её возрасте может закружиться голова и можно упасть. Посидев некоторое время, она осторожно встала, накинула кремовый махровый халат, взяла палочку, висевшую на спинке кровати, и направилась в ванную комнату, прислушиваясь на ходу, что в организме не так, где болит. Как всегда, утром болели колени. Ничего не попишешь – артроз!

«Почему у меня такое плохое настроение? – позволила себе вопрос Ольга Борисовна, становясь под тёплый душ. – Что такое случилось? Почему мне тревожно?»

Вчерашним утром, 23 декабря 2015 года, администрация пансионата предупредила жильцов – беженцев из Донбасса, – чтобы они никуда не уходили после завтрака, а ждали прибытия важных людей, чиновников из Киева. Все беженцы должны собраться к 11.00 в одном из конференц-залов.

Все беженцы заволновались. Это были женщины с детьми, старики и старухи. Весь день все бегали друг к другу в комнаты, обсуждали новость и строили предположения, зачем важные дяденьки из столицы приедут, что они хотят сообщить или предложить. Предположения были разные, но в основном оптимистичные. Всегда, когда кто-то приезжал в пансионат, будь то чиновники или волонтёры, они что-нибудь привозили полезное и приятное для беженцев. Почти все надеялись, что киевские чиновники тоже с пустыми руками не приедут, привезут гуманитарку: детям – игрушки, старикам – лекарства, женщинам – одежду и обувь для детей, и всем – продукты питания, потому что кормить в пансионате по сравнению с 2014 годом стали скромнее. Гораздо скромнее. Все уже загодя радовались будущим гостинцам, и только одна Ольга Борисовна ничего хорошего от визита киевских чиновников не ждала. Их внезапный визит попахивал чем-то зловещим и непредсказуемым. Ольга Борисовна это чуяла, но свои крайне пессимистичные предположения вслух не высказывала и народ не смущала.

«В конце концов, моё чутьё меня может обманывать, – думала она. – А вдруг я неправа, а они – правы. Но если я права, я это скоро узнаю. Не буду обольщаться вместе со всеми пустыми надеждами. Зато и разочаровываться не придётся».

Одним из самых дерзких предположений Ольги Борисовны было, что их переселят в другой пансионат. Поплоше. Скромнее, чем этот. Когда их, беженцев из Донбасса, растерянных и несчастных, в сентябре 2014 года поселили в этот пансионат под Киевом, Ольга Борисовна сразу подумала, что он слишком хорош для таких целей. Это был пансионат для состоятельных людей, которые могли оплатить люксы, плавание в бассейне, блаженство в финской сауне, дорогие заморские напитки в баре, игру в теннис или бильярд и посиделки в ресторане. Расположен пансионат был в обширном парке и ласково назывался «Солнышко».

Понятно, что беженцев в количестве около двухсот человек разместили не в люксах, а в обычных двухместных номерах. И единственной доступной роскошью для них был парк, где можно было гулять сколько душе угодно, и ещё относительная близость столицы, куда при желании можно было выбраться, чтобы побродить по улицам и полюбоваться на витрины магазинов. Правда, мало кто выбирался. С ребёнком не особо выберешься. А старикам больше нужен покой, чем приключения на столичных улицах.

Приключений хватало и в самом пансионате. Инициатором приключений был обслуживающий персонал пансионата. Беженцы думали, что всех их, испытавших ужасы войны, обстрелы городов, посёлков и сёл Донбасса, сограждане родной страны встретят если не с распростёртыми объятиями, то по крайней мере с пониманием и сочувствием. Единичное понимание и сочувствие они встречали, не без этого. Однако сразу же все они столкнулись с холодным любопытством, недоверием и тайным (а иногда и явным) недоброжелательством, словно у всех них на лбу стояла незримая печать «Сделано в Донбассе», а раз сделано в Донбассе, значит, опасное, непредсказуемое и, может быть, даже заразное. Зараза называлась «сепаратизм».

Некоторые эти люди, ныне именуемые беженцами, про себя немножко гордились тем, что бежали не в Россию, как некоторые, а вглубь своей собственной, родной страны, Украины, с которой они чувствовали большую внутреннюю связь, чем с Россией, объявленной властями агрессором. Многие из беженцев были носителями украинского языка, который считали таким же родным, как и русский. Они полагали, что Украина поможет им. Они на это рассчитывали. Помощь они получили, но клеймо «Сделано в Донбассе» – значит, потенциальный сепар, никуда не делось. И первой это дала понять обслуга пансионата. Как только беженцы немножко обжились на новом месте, у них появились некоторые претензии и пожелания, чтобы повысить свой комфорт.

– Будьте рады тому, что у вас есть, – был ответ. – Вы, донецкие, больно уж требовательны.

И это «донецкие» вытравить из сознания как самих донецких, так и из сознания «настоящих украинцев» было невозможно.

«В сём христианнейшем из миров // Все поэты – жиды», – написала когда-то Марина Цветаева.

Такими «жидами» почувствовали себя донецкие беженцы на Украине. Точнее, их заставили это почувствовать. Слово «донецкий» вызывало у некоторых украинцев сочувствие, но чаще – лёгкое опасение, словно люди, стоящие перед ними, были не вполне украинцы, хотя паспорта у них были украинские. Донецких это обижало, но они не могли этого изменить.

Ольга Борисовна тоже почувствовала на себе это отношение. Как-то она нечаянно разбила дешёвую вазу, стоявшую на тумбочке в коридоре. Просто закружилась голова, Ольга Борисовна пошатнулась и задела эту злополучную вазу. На звон разбитого стекла пришла коридорная. Ольга Борисовна принялась извиняться, на что коридорная, вместо того чтобы утешить старушку и сказать, что ваза эта – сущие пустяки, злобно сказала: мол, всё-то