Книга Исповедь расстриги. Как воскреснуть из мертвых - Валентина Николаевна Муренкова

детей.

Но пока по его благословению я должна вернуться в палату и продолжить духовную брань, даже не помышляя о бегстве. И ничего, что тело страждет, зато душа исцеляется! И ещё хорошо бы вернуть Ирине крестик, но сделать это можно только с её согласия, она сама должна принять решение.

Я и без отца Георгия ни о чём другом больше думать не могла. Ещё ночью я тихонько нашла крест под кроватью, подобрала и спрятала, пока Ирина лежала в отключке, не то без сознания, не то спала.

Но чего же мне стоило её переубедить!

Наверное, в тот вечер я выдала самую пылкую проповедь в моей жизни, я чувствовала, что нахожусь едва ли не на последнем рубеже сражения за Иринину душу. Её смерть дышала мне в затылок, и я очень боялась опоздать.

Ирина рыдала от отчаяния и скулила от боли, она боялась ослушаться обожаемого доктора, прервать поток космических энергий и тем самым отказаться от обещанного исцеления. Она звала его по имени, умоляла ей помочь, но он со вчерашнего вечера к нам не заходил.

А я объясняла ей, какая великая сила заключена в её маленьком крестике, раз он отражает всю эту бесовскую энергию, и два демона ничего не могли с ней сделать до тех пор, пока крест был на теле и пока она не отреклась от Христа, позволив сорвать его символ!

В темноте палаты мы долго говорили о жизни и смерти, о рае и аде, о блаженстве и муках, о любви и ненависти. К полуночи Ирина сделала выбор, она вытерла слёзы, вздохнула, решилась и попросила меня надеть ей крест. Я крепко-накрепко завязала шнурок у неё на шее, всю силу души вложив в этот узел, и рухнула от бессилия на свою кровать, буквально как воин после битвы.

И только тогда вспомнила, что настало Рождество.

А наутро медсестра снова пришла делать Ирине уколы по схеме. Мы поинтересовались, где же наш доктор, и почему он больше суток не заходит к Ирине, которой так плохо?

Медсестра отвела глаза и как-то сбивчиво объяснила, что Валентин Петрович неожиданно заболел и взял больничный на несколько дней. Она пробормотала всё это скороговоркой, поджала губы и вышла.

Ирина чуть не лишилась чувств, а потом упросила меня пойти и узнать, что с ним случилось, я и сама хотела выяснить подробности. И тогда одна из санитарок рассказала мне, что позавчера нашего доктора скрутил неожиданный приступ непонятной болезни, и даже его друг, светило медицины и главврач столичной клиники, ничем не мог помочь. Пришлось позвать ребят из скорой помощи, они сделали обезболивание и отвезли нашего доктора домой, а его друг тут же уехал восвояси.

Пожилая санитарка долго причитала, мол, надо же, и как же это наш дорогой Валентин Петрович заболел перед самым Рождеством, ой-ёй-ёй! А я ликовала – вот она, сила Креста Господня!

Как только горе-врач сорвал крестик с Ирины, совершив дикое беззаконие, Бог его тут же наказал, и Валентин Петрович сам корчился в ординаторской в тех же муках, на которые обрёк бедную доверчивую девочку.

Наш лечащий врач не появлялся ещё дней десять. Перед Крещением я уговорила мою единственную верующую знакомую принести нам в больницу банку святой воды, мы с Ириной пили её, умывались, и всем в палате хватило.

Я чувствовала, как в меня вливаются новые необыкновенные силы и вдохновение. С каким восторгом я ощущала присутствие Бога, защиту Ангела Хранителя, и молилась, молилась, молилась!

После праздников восьмиместная палата вновь заполнилась, и нашего доктора мы видели только на обходах, но теперь он заходил, окружённый тремя-четырьмя коллегами. Меня он будто бы не видел, к моей кровати близко не подошёл ни разу, и вскоре меня выписали.

Я ощущала себя под невидимым, но почти осязаемым колпаком мощнейшей защиты свыше и была счастлива, как никогда!

Из огня да в полымя

Я буквально летела домой, и крылья сопровождающего ангела хлопали за моей спиной.

Но там меня уже дожидались следующие испытания: во-первых, прошло полгода, и мне предстояло выдержать ещё один суд, чтобы получить наконец-то долгожданный развод, а во-вторых, я не могла узнать мою дочь. Сказать, что она изменилась – не сказать ничего!

Семилетняя Алька вела себя более чем странно, её мимика, жесты, все движения походили на призывное поведение взрослых пьяных женщин, ищущих приключений. Даже моя мама, с утра до позднего вечера занятая на работе и ничего вокруг не замечающая, и то почувствовала неладное.

Но это самое неладное проявилось во всю силу, когда к нам домой пришёл мой бывший супруг, чтобы обсудить дела. Алька возбуждённо крутилась вокруг отца, жеманно хихикая, она то принималась истерично хохотать, то хныкала и забиралась папе на ручки, как двухлетняя, то усаживалась к нему на колени и тёрлась там, как кошка в марте. Я потеряла дар речи…

То, о чём я когда-то из познавательного интереса, но с отвращением читала у Набокова, теперь пришло в мою жизнь!

Мама призналась, что когда я была в больнице, отец несколько раз забирал Альку к себе, там в нашем прежнем доме у неё была любимая подружка, и девочки очень скучали друг по другу. Праздники, каникулы, Алька несколько раз там ночевала и всё время просилась к папе ещё и ещё…

Этот сюжет развивался очень жёстко, и целый месяц я не спала, казалось, ни минуты, ночное время тянулось бесконечно, потом светало, но целительного забвения так и не приходило. Перед глазами стоял кровавый туман ярости и гнева, единственным желанием было своими руками убить моего бывшего мужа, и ни о чём другом я больше думать не могла.

Если бы не отец Георгий, то я не знаю, чем бы всё закончилось.

Я звонила батюшке по межгороду, потому что уехать из дома и оставить ребёнка было немыслимо. Так вот, если бы он тогда меня не удержал, напугав ещё сильнее посмертной участью, то не знаю, как бы я справилась с собой.

Но постояв на этой грани, я хорошо знаю, как оно бывает.

Я знаю вкус настоящей ненависти, и что при этом происходит в душе и в теле.

Естественно, что от нервного перенапряжения все мои язвы снова воспалились, но в больницу я больше не ложилась, сама пила таблетки, и когда немного разогнулась от боли, то мы с Алькой поехали к отцу Георгию. Наконец-то я смогла поисповедоваться, задыхаясь от слёз, и когда батюшка отпустил мне грехи, то он ещё долго-долго говорил с Алькой наедине, потому что в семь лет ребёнок уже в состоянии давать оценки своим действиям. И после той исповеди он нас пособоровал в первый раз.

Потом я видела сотни соборований, когда помогала отцу Георгию служить,