Книга MITI и японское чудо. Рост промышленной политики, 1925-1975 гг. - Чалмерс Эшби Джонсон

ее хода должно заставить задуматься тех, кто считает, что японскую промышленную политику можно было бы легко установить в другом обществе.

Что меняет промышленная политика? Это тоже часть споров вокруг MIT1. Уэно Хироя ac1'now1edges that it is very difficult to do cost-benefit analyses of the effects of industriel policy, not least because some of the unintended effects may include bureaucratic red tape, oligopoly, a politically dangerous blurriiig what is public and what is private, and corruption." Профессиональные количественные экономисты, похоже, избегают этой концепции на том основании, что она не нужна им для объяснения экономических событий. Например, Охкава и Розовский приводят в качестве одного из своих "поведенческих допущений... основанных на стандартной экономической теории и наблюдаемой истории... что приоритетное инвестиционное решение в основном определяется ожиданием прибыли, основанным, помимо прочего, на опыте недавнего прошлого, на который влияют соотношение между капиталом и производительностью и стоимость труда".

Я не могу доказать, что та или иная японская отрасль не росла и не развивалась бы вообще без промышленной политики правительства (хотя я легко могу назвать вероятных кандидатов в эту категорию). Что я считаю возможным, так это различия между развитием конкретной отрасли без государственной политики (ее воображаемая траектория или траектория "без политики") и ее развитием с помощью государственной политики (ее реальная траектория или траектория "с политикой"). Можно количественно, хотя бы ретроспективно, подсчитать, как, например, валютные квоты и контролируемая торговля подавляют потенциальный внутренний спрос до уровня возможностей предложения младенческой отечественной промышленности; как высокие тарифы подавляют ценовую конкурентоспособность иностранной промышленности до уровня отечественной промышленности; как низкая покупательная способность потребителей повышается с помощью целевых налоговых мер и потребительских кредитов, что позволяет им покупать продукцию новых отраслей; как отрасль заимствует капитал сверх своих возможностей у государственных и гарантированных государством банков для расширения производства и снижения удельных издержек; как повышается эффективность за счет ускоренной амортизации определенных маклайнерских инвестиций; и как налоговые стимулы для экспорта способствуют расширению внешних рынков в момент насыщения внутренних продаж. Иодама Фтимио математически рассчитал разрывы между реальной траекторией и траекторией, заложенной в политику, японской автомобильной промышленности в периоды ее становления, роста и стабильности (для будущей фазы спада данных, конечно, пока нет). Его меры также являются инструментами для анализа уместности и эффективности различных мер государственной политики в отношении автомобильной промышленности в эти периоды. Споры о промышленной политике не прекратятся в ближайшее время, и я не намерен разрешать их здесь. Важно то, что практически все японские аналитики, включая тех, кто глубоко враждебен MITI, считают, что правительство было вдохновителем и причиной перехода к тяжелой и химической промышленности, который произошел в 1950-е годы, независимо от того, как измерять затраты и выгоды от этого перехода. Окава и Розовский дают оценку того, что МИТИ считает своим главным достижением: "В первой половине 1950-х годов около 30 процентов экспорта по-прежнему состояло из волокон и текстиля, а еще 20 процентов относилось к категории товаров повседневного спроса. Только 14 процентов приходилось на машиностроение. К первой половине 1960-х годов, после большого инвестиционного всплеска, произошли значительные изменения в структуре экспорта. Волокна и текстиль сократились до 8 процентов, а предметы потребления - до 14 процентов, и машиностроение с 39 процентами заняло позицию ведущего компонента, за которым следовали металлы и металлопродукции (26 процентов)".

Этот сдвиг в "промышленной структуре" стал действующим механизмом экономического чуда. Спровоцировало ли его правительство в целом или MITI в частности? Или, говоря более осторожно, они ускорили его и придали ему нужное направление? Возможно, лучшим ответом на этот вопрос является сравнительная оценка Болто: "Три страны, с которыми выгоднее всего сравнивать Японию (Франция, Германия и Италия), имели некоторые или все изначальные преимущества Японии - например, гибкие поставки рабочей силы, очень благоприятную (на самом деле даже более благоприятную) международную обстановку, возможность восстановления индустриальной структуры с использованием самых передовых технологий. Однако другие условия были очень несхожи. Самое принципиальное отличие было, пожалуй, в области экономической политики. Японское правительство осуществляло гораздо большую степень как вмешательства, так и защиты, чем любое из его западноевропейских коллег; и это сближает Японию с опытом другой группы стран - стран с централизованной плановой экономикой".

Если существует доказательство prima facie, что роль MITl в экономическом чуде была значительной и нуждалась в детальном изучении, то остается вопрос, почему в этой книге выбраны именно временные рамки 1925-75 гг. Зачем рассматривать довоенную и военную эпохи, если чудо произошло только в послевоенной Японии? На это есть несколько причин. Во-первых, хотя промышленная политика и "национальная система" управления MIT1 являются предметом основного исследования, руководители МИТИ и другие японцы лишь на позднем этапе осознали, что то, что они делают, соответствует неявной теории государства развития. Иными словами, МИТИ не создала никакой теории или модели промышленной политики не ранее 1960-х годов, и только после создания Совета по структуре Инда (Sangyò lCÒzò Sliingikai) в 1964 году началась постоянная аналитическая работа по промышленной политике. Все участники согласны с этим. Амайя цитирует Гегеля о том, как Минерва расправляет крылья в сумерках. Он также считает, что, возможно, было бы лучше, если бы сова вообще не просыпалась, поскольку, оглядываясь назад, он понимает, что роковой недостаток ценного, но обреченного на провал Закона о специальных мерах по развитию определенных отраслей промышленности МТИ 1962-63 годов (основная тема главы 7) заключался в том, что он сделал явным то, что долгое время считалось неявным в промышленной политике МИТИ".

Еще в 1973 году MIT1 писал, что промышленная политика Японии только развивалась и что только в 1970-е годы правительство наконец попыталось рационализировать и систематизировать ее". Таким образом, у человека, интересующегося японской системой, нет набора теоретических работ, нет классического локуса, такого как Адам Смит или В. И. Ленин, с которого можно было бы начать. Отсутствие теории означает, что необходимы исторические исследования, чтобы понять, как MlTl и промышленная политика "просто росли". Некоторые вещи о MIT1 неоспоримы: никто никогда не планировал курс министерства от его создания как Министерства торговли и промышленности (MCI) в 1925 году, до его преобразования в Министерство боеприпасов (MM) в 1943 году, до его возрождения как MCl в 1945 году, вплоть до его повторной организации как MIT1 в 1949 году. Многие из наиболее важных полномочий MIT1, в том числе их концентрация в одном министерстве и широкая юрисдикция министерства, являются непредвиденными последствиями ожесточенной межведомственной бюрократической борьбы, в которой MITI иногда "выигрывал", проигрывая. Эта история хорошо известна министерским инсайдерам - она составляет часть их традиций и является