Книга Мальчик-капитальчик. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наверное, меня укололо такое безразличие, и я отнесся к новичку с предубеждением. Так или иначе, он показался мне крайне непривлекательным. Портрет ему льстил. Жирное тело, круглое лицо нездорового цвета, тусклый взгляд и брюзгливо обвисший рот – все признаки пресыщенности.
Столь чванливое высокомерие выводило из себя, и я склонен к предположению, как выразился бы мистер Эбни, что мои слова прозвучали куда резче, чем он предпочел бы.
– Брось сигарету! – велел я.
К моему изумлению, Огден тут же повиновался. Я уже начал подумывать, не слишком ли я с ним крут – вид он имел и впрямь до странности взрослый, – но тут он достал из кармана и раскрыл серебряный портсигар. Стало ясно, что за каминную решетку полетел окурок.
Я выхватил портсигар у него из рук и бросил на стол. Только теперь мальчишка в полной мере осознал мое присутствие.
– Дьявольская наглость, будь я проклят! – фыркнул он.
Особенности нового ученика проявлялись одна за другой. Я понял, что имел в виду директор, когда говорил о его манере выражаться.
– Не чертыхайся! – одернул я.
Некоторое время мы пристально разглядывали друг друга.
– Вы кто? – спросил он.
Я назвал себя.
– А чего пристаете?
– Мне платят, чтобы приставал. Это долг преподавателя.
– А, так вы здешний учитель?
– Один из них. Кстати, напомню одну небольшую формальность: в ходе наших оживленных бесед ты должен обращаться ко мне «сэр».
– Как-как? Да идите вы!
– Прошу прощения?
– Идите лесом!
Кажется, он имел в виду, что рассмотрел мое предложение, но сожалеет о невозможности его принять.
– Ты разве не обращался к своему учителю «сэр», когда жил дома?
– Чего? С вами обхохочешься, животики надорвешь.
– Как я вижу, к старшим ты особого уважения не питаешь?
– Это вы про учителей? Еще чего!
– Ты говоришь о них во множественном числе. Что, кроме мистера Бростера были и другие?
– А как же, – расхохотался он, – мильен, не меньше!
– Чертовски не повезло бедолагам, – усмехнулся я.
– Ну, и кто из нас чертыхается?
– Ладно, просто не повезло, – признал я его правоту. – И что с ними случилось – свели счеты с жизнью?
– Уволились. Не их вина, я крепкий орешек – имейте в виду. – Мальчишка потянулся к портсигару, но я проворно сунул его в карман. – Да ладно вам, достали уже!
– Это чувство взаимно.
– Думаете, вам все можно? Надувать щеки и командовать?
– Весьма точное определение моих обязанностей.
– Ошибаетесь! Я про вашу лавочку все уже знаю, главный пустомеля по дороге только и делал, что болтал. – Характеристику, данную мистеру Эбни, трудно было не признать удачной. – Он тут единственный босс, и наказывать учеников никто больше не может. Только троньте и вылетите вон! А сам он не станет, потому что мой отец платит ему вдвое, и он до дрожи в коленках боится меня потерять, если вдруг что.
– Ну, в принципе, так оно и есть.
– Даже не сомневайтесь.
Я окинул взглядом развалившегося в кресле пузана.
– Забавный ты малыш.
Он сердито набычился, маленькие глазки сверкнули.
– Но-но, вы не нарывайтесь, знаете ли! Совсем обнаглели. Что вы о себе возомнили?! Да кто вы такой?
– Я – твой ангел-хранитель! Тот, кто возьмет тебя в оборот и сделает лучиком семейного счастья. Я знаю таких, как ты, вдоль и поперек, повидал в Америке среди ваших родных небоскребов. Перекормленные сынки миллионеров все на один лад – если папаша не пристроит к делу, пока не вышли из коротких штанишек, пиши пропало. Воображают себя центром вселенной, а когда оказывается, что все не так, получают, что заслужили, с процентами! – Меня несло, хоть он и пытался перебить. Я увлекся любимой темой, над которой размышлял с того самого вечера, когда получил некое письмо в клубе. – Знавал я одного типа, который начинал в точности, как ты. Денег у него было полно, он никогда не работал и привык воображать себя принцем. А в результате… Что, наскучил я тебе?
Мальчик-капитальчик зевнул.
– Да чего там, валяйте, если нравится.
– Ладно, это история долгая, так что не стану сильно докучать. Короче, мораль в том, что мальчика, которого ждут большие деньги, просто необходимо брать в ежовые рукавицы и учить уму-разуму, пока он еще не вырос.
– Болтовня одна. – Он лениво потянулся. – Ну и как, интересно, вы собираетесь это делать?
Я задумчиво окинул его взглядом.
– М-м… с чего же начать? Мне кажется, сейчас тебе больше всего необходимы физические упражнения. Будем каждый день вместе бегать, и к концу недели ты себя не узнаешь.
– Послушайте, если вы задумали меня гонять…
– Возьму за ручонку и побегу, и никуда ты не денешься! Зато спустя годы, когда выиграешь марафон на Олимпийских играх, придешь ко мне со слезами на глазах и скажешь…
– Что еще за сопли?!
– Может, и так скажешь. – Я глянул на часы. – Между прочим, кое-кому пора в кроватку, время позднее.
Он изумленно вытаращился:
– Что?!
– Да-да.
Казалось, это его больше насмешило, чем разозлило.
– Во сколько, вы думаете, я обычно ложусь?
– Я знаю, когда ты будешь ложиться здесь – в девять часов.
Словно в подтверждение, дверь открылась и вошла домоправительница.
– Полагаю, мистер Бернс, мальчику пора в постель.
– Я ему только что об этом сообщил, миссис Атвелл.
– Да вы спятили! – фыркнул Капитальчик. – Ни за что!
Она в отчаянии повернулась ко мне:
– Впервые вижу такого мальчика!
Сейчас на кону стоял весь механизм школы. От любой нерешительности авторитет власти пошатнется, и восстановить его потом будет непросто. Ситуация взывала к действию.
Я наклонился и выдрал элитного отпрыска из кресла, будто устрицу из раковины. Всю дорогу он с визгом лягал меня в живот и в колени, визжал и на лестнице, пока я тащил его наверх, и не умолкал до самой своей комнаты.
Полчаса спустя я сидел в кабинете, задумчиво покуривая. С линии боевого соприкосновения поступали доклады об угрюмой и, возможно, лишь временной покорности противника судьбе. Капитальчик лежал в постели, нехотя подчинившись обстоятельствам, а во взрослой части населения царило еле сдерживаемое ликование. Директор смотрел довольно, а домоправительница не скрывала торжества во взгляде. Я стал героем дня.
Однако ликовал ли я сам? Нет, меня не оставляла тревожная задумчивость. На моем пути возникли непредвиденные трудности. До сих пор я рассматривал похищение как нечто абстрактное, не учитывая личных факторов. Если в воображении и рисовалась какая-то картинка, то самая благостная: я крадучись ухожу в ночь с покорным ребенком, чья маленькая ручка доверчиво покоится в моей. Теперь я видел и слышал Огдена Форда и подозревал, что похитить его хоть сколько-нибудь по-тихому возможно лишь с помощью хлороформа.
Ситуация осложнялась все больше.
Глава III
Я никогда не вел дневника, а потому затрудняюсь пересказать мелкие эпизоды своей истории в должном порядке. Полагаться приходится лишь на свою несовершенную память, где первые дни пребывания в «Сэнстед-Хаусе» представляют собой одну сплошную мешанину, как на полотне футуриста. Мальчики учат уроки, сидят в столовой, играют в футбол, перешептываются, задают вопросы, хлопают дверьми, носятся по лестницам и коридорам – и все это обволакивает причудливая смесь ароматов ростбифа, чернил, мела да еще тот особенный душок классной комнаты, не похожий ни на один запах на свете.
Однако выстроить события в ряд я не в силах. Вот мистер Эбни, упрямо нахмурившись, пытается разлучить Огдена Форда с недокуренной сигарой. Вот Глоссоп в бессильной ярости орет на хихикающий класс. Мелькают десятки разрозненных сцен, но я не в состоянии их упорядочить. Хотя, в конце концов, последовательность не особо и важна, ведь моя история рассказывает о событиях за рамками обычной школьной жизни.
Война Капитальчика с администрацией также не имеет к ним отношения – это отдельная эпопея, и за нее я не возьмусь. Рассказ о его укрощении и борьбе с хаосом, который он с собой принес, превратил бы мою историю в педагогический трактат. Достаточно сказать, что исправить характер Огдена Форда и изгнать овладевшего им дьявола удалось далеко не сразу.
Именно он завел в школе моду жевать табак, что в один субботний вечер имело печальные последствия для аристократических желудков лордов Гартриджа и Уиндхолла, а также достопочтенных Эдвина Беллами и Хильдебранда Кайна. Хитроумная азартная игра, которой Огден научил других, успешно подрывала моральные устои двух дюжин невинных английских школьников, пока ей не положил конец Глоссоп. А однажды, когда Арнольд Эбни