Книга Федор Годунов. Потом и кровью - Иван Алексин

всех его играх и проказах. А Гаврила Ломоть, тот здоровенный детина, что так помог мне при побеге, был мелкопоместным рязанским дворянином, давним приятелем Чемоданова, что случайно оказался в это время в Москве.

Заимка появилась внезапно. Я как раз, начиная окончательно терять терпение, продирался сквозь мелколесье, то и дело уворачиваясь от бьющих наотмашь веток, как неожиданно вывалился на небольшую поляну с добротной избушкой посередине.

— Добрались, — облегчённо выдохнул Ломоть, подтвердив тем самым мою догадку, что и он начал всерьёз задумываться о наметившейся перспективе заночевать в лесу. — Добротная избушка, — добавил он, обращаясь к Чемоданову. — В такой и боярину переночевать не стыдно будет.

— Да что боярину, — усмехнулся тот в ответ и уточнил, повернувшись ко мне. — Здесь единожды даже твой батюшка, Борис Фёдорович гостевать изволил, когда на охоту с Москвы выехал, да обратно припозднился.

Изба, и впрямь, была знатная: сруб из дубовых брёвен, доски на крыше толстой дерюгой покрыты, в окнах дорогущее по нынешним меркам стекло. По всему видать, дядька Иван заядлым охотником был и домик для себя строил с любовью, на века, чтобы и потомкам досталось.

Тронулись к дому. Со злобным лаем навстречу бросились два здоровенных, лохматых пса, но тут же завиляли хвостами, закружившись вокруг окольничего. Следом, настежь распахнув дверь, из дома вывалился кряжистый седой дедок с огромным колуном в руке.

Хозяин окинул нас быстрым, цепким взглядом, развернулся, вогнав топорище в широкую массивную колоду, стоящую возле поленицы, неспешно поклонился.

— То Фрол, государь, — спешиваясь, кивнул на старика Чемоданов. — Человек мне верный. В том не сомневайся.

Вот только слова окольничего меня совсем не успокоили. Всё в склонившемся передо мной человеке выдавало опасного хищника: лицо, волевое, жёсткое, с багровым шрамом, тянувшимся через левую щёку и лоб; хитрые, с прищуром глаза, смотрящие на меня исподлобья, вроде бы неспешные, но отточенные движения. Встреться он мне в лесу, за разбойника бы принял и даже сомневаться в том не стал.

Хотя почему «бы»? Не удивлюсь, если передо мной сейчас бывший работник ножа и кистеня и стоит. И крови людской этот работничек за свою жизнь немало пролил.

Ну, да ладно. Выбирать мне не приходится. Дядька Иван вроде не вчера родился, знает, что делает. Да и не успеет старик нас никому выдать. Завтра с утра рванём в сторону Волги; только нас и видели.

Я спешился, ласково похлопал коня по холке и передал узду Михайле. Тот, молча, повёл коней к внушительному сараю приткнувшемуся сбоку к избе.

— Всё сделал, как я тебе намедни говорил? — спросил между тем Чемоданов, нависнув над стариком.

— А то, — степенно кивнул Фрол. — Всё что нужно в дорогу в мешки уложил. Припасов хватит, в том не сомневайся. Васятка у тётки Акулины заночевал. Ежели кто в деревню заявится, да вас искать станет, сразу прибежит — предупредит, — и, развернувшись ко мне, дед ещё раз поклонился. — Прошу в дом, государь. Не побрезгуй скудным угощением. Всё что в кладовке есть, на стол выложил — расстарался.

— Подожди чуток, государь, — остановил меня окольничий. — Нам бы до одного места сходить, — выразительно посмотрел он на меня. — Тут недалече. А потом и отобедать можно будет. Ты вон пока Михайлу с Гаврилой, покорми, — бросил он Фролу через плечо. — Да по сторонам поглядывай. Не дай Бог, тати какие на огонёк нагрянут.

— Что за спешка такая, дядька Иван? — спросил я, когда мы вновь углубились в лес. — Неужто чуть позже сходить было нельзя? Ты бы мне хоть переодеться дал. Неудобно в подряснике по лесу бродить.

— Ты же сам просил заранее подумать, где царскую печать и драгоценности понадёжнее спрятать, государь, — прохрипел в ответ тот, продираясь сквозь колючки. — Схрон у меня тут неподалёку, Фёдор Борисович, — пояснил окольничий. — Ночью в него и спрячу. А пока, показать хочу. А то, не ровен час, случится что со мной и пропадёт всё добро. Потерпи, государь, — успокоил он меня. — Тут недалече.

Ну, да. Прося Чемоданова помочь с побегом, я и о печати упомянул. Тащить её с собой — глупость несусветная. Мало ли что меня впереди ждёт? Пусть уж лучше полежит в надёжном месте. Целее будет. Другое дело, что вымотался я уже довольно прилично. Бессонная ночь, побег и полдня блуждания в лесу бодрости никому не прибавят. С ног валишься, а тут опять куда-то идти.

По счастью, идти оказалось, и впрямь, недалеко. И десяти минут не прошло, как мы вывалились на край широкого болота, густо заросшего травой.

— Мы сюда круголя добирались, — огладил бороду окольничий. — А на будущее запомни. Если нужда будет, иди от заимки прямо на закат, в болото это и упрёшься. Оно как видишь широкое, а до избушки с полсотни шагов всего; не заблукаешь.

— Понятно, — кивнул я. — А дальше куда?

— А ты оглянись, Фёдор Борисович, — ответил Чемоданов, поворачиваясь спиной к болоту. — Видишь вон берёзку на два стола расщеплённую?

— Вижу.

— Ну, так вот. Она тут одна такая, ежели что не обознаешься. Встанешь значит, возле этой берёзки спиной к болоту и восемь шагов сделаешь. Там и копай. Как раз схрон под ногами у тебя будет.

— Сходим?

— Не надо, государь, — отрицательно мотнул головой Иван. — Фрол раньше о схроне не знал, а теперь подозревать начнёт. Человек он бывалый; по следам найти может. Зачем в искушение вводить?. Мы лучше в другую сторону круг сделает, да обратно и вернёмся. Пущай потом ищет, если охота есть.

Тут я возражать ничего не стал. Правильно всё. Не знаю как Чемоданов, а я бы этому Фролу и еловых шишек на сбережение не оставил.

Мы ещё около получаса покружили по лесу, затем окольничий решительно пошёл напрямик, явно в сторону заимки.

Скорей бы уже. Перекушу чем Фрол послал и спать завалюсь до завтрашнего утра. К предстоящему походу Чемоданов с Ломтём и без меня всё подготовят.

Вот только отдохнуть мне было не суждено. Судьба готовила другое.

— Стой, государь, — внезапно встал как вкопанный Чемоданов, подняв вверх руку. — Слышишь? Вроде голосит кто-то у заимки. Баба какая-то. И, похоже, не одна.

— Откуда они там?

— Да кто его знает, — покачал головой Иван, потянувшись к эфесу сабли. — Окромя моей деревеньки, что за три версты