Книга Самый далекий берег - Александр Бушков

Снявши с никелированной вешалки китель, Кирьянов уставилсяна него в тягостном недоумении.

Это был самый обыкновенный офицерский китель нового образца,покроем, цветом и материалом неотличимый от его собственного, только чтопропавшего неведомо куда из синего круга. Вот только погоны были совершеннонеправильные. Черные, несомненно, офицерские, однако три золотистых просветарасполагались на них поперек, в подражание сержантским лычкам, хоть и были,конечно же, именно просветами, а не лычками. И на среднем просвете красовалсястранный металлический цветок, золотистый. На другом погоне в точности та жекартина…

Воровато оглядевшись, Кирьянов поскреб цветок ногтем. Точно,металл. Он не силен был в ботанике и потому не смог определить, что это зацветок – то ли экзотический из дальних стран, то ли какой-нибудь прозаическийвьюнок, никак не достойный Красной книги. Шесть лепестков, усики тычинок…Металл хороший, качественный, уж точно не алюминий… но ведь и не золото, хотяпохоже по цвету и характерному маслянистому блеску. Никак не золото. Неоткудавзяться в современной армии такой роскоши…

Нашивка на левом рукаве была правильная – привычной формы, снадписью вверху «Россия», а внизу – «Вооруженные силы». Вот только меж этимидвумя надписями помещалось нечто столь же загадочное – черный прямоугольник сзолотой каймой и восьмиконечной звездой посередине: четыре лучика подлиннее,четыре покороче. Чуть похожа на эмчеэсовскую, но там другая… А на правомрукаве…

А на правом рукаве, на щитке дотоль же правильном, –снова непонятная эмблема. На черном фоне большая золотая буква «С», окруженнаякольцом из маленьких золотых звездочек, причем лучей на каждой уже имелось неменее дюжины. Кирьянов зачем-то старательно сосчитал их, тыкая пальцем:четырнадцать.

И, наконец, эмблемы рода войск на лацканах… Щитки золотогоцвета с выпуклым изображением старинной пожарной каски. С одной стороны, ничегозагадочного, старинная пожарная каска, и не более того, с другой же… Мрак итуман.

Какая-то своя логика во всем этом, безусловно, была. Вполнеподходящие для пожарного эмблемы… однако ж остальное?!

Во всем, что касается форменной одежды – не важно,армейской, милицейской или железнодорожной, – царит устойчивый порядок.Малейшие изменения, от эмблем до кантов, не сваливаются как снег на голову и невозникают с бухты-барахты. Еще до того, как случатся реформы и мундир изменитсяпусть даже на одну пуговицу или хлястик, сверху, из инстанций приходятподробнейшие циркуляры с детальным описанием изменений. Если старая звездочкаимела пять лучей и располагалась в десяти миллиметрах от нижнего края погона, ановую решено сделать восьмиконечной и разместить уже в восьми миллиметрах оттого же края, то все это будет описано чуть ли не на странице самымкосноязычным и суконным канцелярским жаргоном.

Но этакие погоны? Мир перевернулся, не иначе…

Фуражка была правильная. Кокарда – неправильная. В веночкеиз золотых листьев на черном эмалированном кружочке – нечто, напоминающеезолотое стилизованное солнце, каким оно бывает в иных мультиках.

Однако на этом неправильности кончились. Все остальное, отпуговиц на рубашке и шнурков, было привычным по виду.

Пришлось облачаться – а что еще прикажете делать? Все сидитидеально, словно на него шито… Поскольку голос молчал, можно было со спокойнойсовестью покинуть странную душевую, что он и сделал.

В «предбаннике» не обнаружилось ни прапорщика Шибко, ни Васи– зато у противоположной от зеркала стены стояли кружком человек шесть мужиковв такой же униформе, какой только что облагодетельствовали его. Хватило одноговзгляда, чтобы сообразить: эта картина ему знакома и никаких загадок не таит…

Один держал литровую бутылку розового итальянского вермута ипроворно, с большой сноровкой и нешуточным опытом разливал в протянутыепластиковые стаканчики. Другой, отставив уже полный стакан на белоснежнуюполочку (прямо-таки оскверняя ее таким украшением), шумно ломал на долькиогромную импортную шоколадку. Они держались совершенно непринужденно – примерноего ровесники, высокие и пониже, широкоплечие и пощуплее, чувствовали себяздесь как дома, ничуть не угнетенные больничной белизной, вот именно, такаязнакомая картина: мужики в погонах, привычно разливавшие то ли за отлет, то лиза прилет, судя по репликам и общей непринужденности, сыгранная команда, старыеслужаки, профессионалы в чем-то, ему пока неизвестном. На погонах уодного – совершенно та же картина, что у Кирьянова, а у другого – двацветка на просветах при пустом среднем, у третьего – по цветку на каждомпросвете, и у одного – просветы пересекают погон крест-накрест, причем ненаблюдается ни единого цветка. А еще один…

Кирьянов торопливо отвел взгляд – согласно всем писаным инеписаным этикетам не стоило так откровенно пялиться на страшного калеку.Уставился в стену. Но изуродованное лицо стояло перед глазами.

Он был пожарным и знал, что огонь порой может сотворить счеловеческим лицом. Однако такого даже ему, с его опытом и стажем, видеть неприходилось…

Один бог ведает, как обожженного угораздило… Ни единоговолоса на лице и голове, кожа приобрела насыщенно-багровый цвет варенойкреветки, по лысому черепу змеились странные низкие валики, идеально ровные;маленькие уши стояли перпендикулярно вискам, худая шея вытянута вдвое длиннее,чем у здорового человека, рот совершенно безгубый, напоминает разрез, руки неруки, а суставчатые клешни того же креветочно-вареного колера…

Калека стоял как ни в чем не бывало, держал быстронаполнявшийся стакан, и гримаса на его ужасном лице была, несомненно,беззаботной улыбкой. Молодец, мужик, как бы безжалостно жизнь с ним ниобошлась, он, надо полагать, притерпелся, и те, кто с ним, молодцы,непринужденно держатся, ни единым жестом, ни единым взглядом не выказывая, чтоон – иной, искалеченный до жуткого уродства… Нет, но это в какую ж передрягунадо попасть, чтобы… И он ведь остается в рядах — на нем точно такая же форма,по два цветка на погонах, ничуть на военного пенсионера не похож…

Кирьянов стоял, старательно глядя в стену. Неподалеку веселогомонили, хрустя после первой шоколадом.

– Ага, – сказал над ухом прапорщик Шибко. –Ну вот, совсем другой коленкор… Вам идет.

На нем была такая же форма, только на погонах не былопросветов – лишь золотой цветок посерединке. Погоны ухмылявшегося Васи былидекорированы и того скромнее: одиноким серебряным просветом, разместившимся,конечно же, поперек.

Не дожидаясь вопросов, Шибко сказал как ни в чем не бывало:

– Чтоб вы знали… Вэчэ засекреченная, до невероятнойстепени. Настолько, что в нашей системе звания свои. Что нашло отражение напогонах.

– Очень мило, – сказал Кирьянов нейтральнымтоном. – И кто же я теперь, не соблаговолите объяснить? Штаб-брандмайоркакой-нибудь?

– Почти, – сказал Шибко, ухмыляясь. –Обер-поручик, если вам любопытно. Система проста, в минуту запомните.Офицерские звания начинаются с трех просветов, с поручика. Обер-поручик – этовы и есть. Между прочим, вы хорошо начинаете. Обычно новичкам дают самый первыйчин… Ну, вот. Два цвета – капитан. Три – старший капитан. Просветыкрест-накрест, как у того вон бороды, – майор. Просветы крест-накрест ицветок – флаг-майор. В момент разберетесь.