Книга Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928 - Владлен Семенович Измозик

С. Степанов). Лучший знаток этой проблемы З. И. Перегудова указывает на то, что за весь период 1880–1917 годов в картотеке Особого отдела Департамента полиции было зафиксировано около 10 тысяч секретных сотрудников, но сроки их службы варьировались от нескольких месяцев до 10 лет. Поэтому она делает вывод, что на конкретный период времени, в частности к 1917 году, количество секретных сотрудников, входивших в партийные организации или имевших постоянные контакты с ними, «вряд ли превышало 1000 человек» [112]. Надо признать, что такое количество тайной агентуры являлось небольшим для империи, переживавшей серьезнейший политический кризис.

Совсем незначительным был аппарат, занимавшийся перлюстрацией. На 1913 год из 44 служащих самое большое число работников было в «черном кабинете» при Петербургском почтамте — 15 человек, в Москве штат состоял из восьми человек, в Варшаве из девяти, в Одессе — пяти человек, в Киеве — трех, в остальных городах (Харькове, Тифлисе) — по два человека [113]. Им помогало около 60 почтовых работников, занимавшихся отбором писем из основного массива, поступающего на почтамт, и передававших их чиновникам «черных кабинетов» [114]. В годы Первой мировой войны «черные кабинеты» по-прежнему почти не читали крестьянские, пролетарские и солдатские письма, сосредоточивая свое внимание на корреспонденции представителей «общественности» (письма депутатов Думы, государственных и политических деятелей, чиновничества, интеллигенции, студенчества и т. п.). Задача же выявления настроений солдатских масс и их корреспондентов была поставлена перед военной цензурой. Так, к отчету военно-цензурного отделения штаба 12‑й армии от 19 января 1917 года была приложена «Таблица настроения армии в процентном отношении бодрых, угнетенных и безразличных писем за период с 15 октября 1916 по 1 января 1917 г.» [115].

Подведем некоторые итоги. Во-первых, к 1917 году в Российской империи существовали определенные формы и методы политического контроля и сыска, не имевшие под собой законной основы и нарушавшие основные права граждан. Во-вторых, имелись достаточно опытные для проведения этой работы кадры чиновников и жандармов. Была разработана необходимая документация методического и инструктивного характера. Вместе с тем появление и развитие в стране элементов гражданского общества (Государственной думы, политических партий, оппозиционной прессы, общественных объединений и т. п.) становилось серьезной помехой для дальнейшего наличия беззаконного политического контроля и сыска. В то же время, хотя демократическая и либеральная общественность возмущалась подобными действиями государства, нам представляется, что в определенной части российского общества, в том числе в революционных кругах, сложились определенные психологические стереотипы, допускавшие использование властью любых методов для контроля и подавления своих политических противников и вообще всех инакомыслящих.

Глава 2

СЕКРЕТНАЯ ИНФОРМАЦИЯ ПАРТКОМОВ

Свержение самодержавия в феврале 1917 года, казалось бы, открывало возможности для ликвидации беззаконных методов политического контроля и политического сыска, постепенного развития и укрепления тех начал правовой государственности, которые уже появились в России после реформ второй половины XIX века. Эти надежды поддерживались тем обстоятельством, что в программах всех крупных российских партий, оппозиционных режиму, имелся пункт «неприкосновенность личности и жилища». Более подробная расшифровка этой формулы содержалась в документах либеральных партий: кадетов и октябристов. В программе конституционно-демократической партии, принятой в октябре 1905 года, в частности, говорилось: «Личность и жилище каждого должны быть неприкосновенны. Вход в частное жилище, обыск, выемка в нем и вскрытие частной переписки допускается только в случаях, установленных законом, и не иначе как по постановлению суда». В заявлении Союза 17 октября подчеркивалось: «Гражданская свобода предполагает также неприкосновенность личности, жилища, переписки, собственности граждан» [116]. Более лаконичны в этом отношении были документы революционных партий: эсеров и социал-демократов, использовавших ту же демократическую формулу: «неприкосновенность личности и жилища» [117].

Поставить перлюстрацию на законную основу в условиях войны попыталось Временное правительство. В Постановлении «О неприкосновенности личности и жилища и ограждении тайны почтовой корреспонденции» указывалось, что «в местностях, объявленных на военном положении, действие сего закона применяется лишь в тех пределах, в коих постановления эти не противоречат закону о военном положении и правилам о военной цензуре» [118]. Самым значимым изменением было разделение военной цензуры на военный контроль и цензуру печати. Главной задачей военного контроля было отслеживание и выявление переписки шпионского характера в письмах и телеграммах. Вместо Главной военно-цензурной комиссии создавалось Центральное военное почтово-телеграфное контрольное бюро (ЦВПТКБ), ведавшее работой контролеров. Предполагалось, что выделение военного контроля корреспонденции позволит уйти от политической цензуры. Но, как отмечает И. К. Богомолов, служебные инструкции и правила работы контролеров во многом повторяли схожие дореволюционные документы, зачастую — дословно [119].

Большевики в это время, по нашему мнению, не задумывались о проблемах политического контроля и политического сыска в случае своего прихода к власти. В работе «Государство и революция», написанной В. И. Лениным летом 1917 года и являвшейся квинтэссенцией взглядов вождя большевиков на эту проблему, содержались две основные идеи: необходимость государственной власти — «организованного насилия» для «подавления сопротивления эксплуататоров и для руководства громадной массой населения», «временное использование орудий, средств, приемов государственной власти против эксплуататоров» и одновременно мысль о том, что, поскольку «большинство народа само подавляет своих угнетателей», то «особой силы» для подавления уже не нужно и «народ подавить эксплуататоров может и при очень простой „машине“, почти что без „машины“, без особого аппарата, простой организацией вооруженных масс (курсив В. И. Ленина. — В. И.) (вроде Советов рабочих и солдатских депутатов…)» [120]. Как видим, здесь присутствуют утопические представления о возможности быстрой реализации идей «государства-коммуны». Суровая реальность, превращение большевиков в государственников, стремление удержать захваченную власть требовали от Ленина и его соратников формирования, в частности, специальных структур для проведения политического контроля и политического сыска.

Результатом этого быстро изменившегося подхода стало, в том числе, создание Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (с августа 1918 года название изменилось: «…по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности») 7 (20) декабря 1917 года. В начале 1919 года председатель Верховного революционного трибунала ВЦИК Н. В. Крыленко, видный деятель коммунистической партии, говорил: «Мы признаем необходимость правильной постановки политического розыска, т. е. политического сыска и в этом также ничего зазорного не видим» [121]. В условиях Советской России необходимость политического контроля для руководства страны стала особенно ощущаться в условиях все более разгоравшейся Гражданской войны, с лета 1918 года. В это время на территории республики было прекращено издание оппозиционных газет и журналов, в июне — июле 1918 года из состава Советов были в основном исключены представители остававшихся там оппозиционных социалистических партий: меньшевики, правые