Книга Рождение Британии. С древнейших времен до 1485 года - Уинстон Спенсер Черчилль

как и мы, он бы боялся внезапного нападения варварских сил, вооруженных равным по мощи оружием. Он бы так же опасался людей из-за Северного моря, и его учили бы тому, что его границы на Рейне. Наиболее заметными переменами, с которыми он бы столкнулся, были бы скорость передвижения и объем печатной и вещательной продукции. Возможно, что и то, и другое огорчило бы его и внушило беспокойство. Но этому он смог бы противопоставить такие достижения, как хлороформ, антисептики и более научные знания в области гигиены. Он смог бы читать более толстые книги по истории с рассказами, уступающими Тациту и Диону Кассию. Кино и телевидение дали бы ему возможность увидеть «области, о которых не знал Цезарь», и он исполнился бы горечи и изумления. В зарубежных поездках ему во всем чинили бы помехи. Если бы он пожелал поехать в Рим, Константинополь и Иерусалим, исключив морское путешествие, то его въездную визу внимательно изучали бы на дюжине границ. В нем постарались бы вызвать множество племенных и расовых предубеждений и враждебных чувств, которых он не испытывал прежде. Но чем больше он узнавал бы о том, что случилось после III в., тем больше он бы радовался тому, что не проснулся раньше.

* * *

При тщательном сохранении человеческих и материальных ресурсов Римской империи их, вероятно, оказалось бы достаточно, чтобы сохранять целостность границ. Но слишком часто они растрачивались впустую в войнах между соперничающими императорами, и к середине III в. империя находилась в состоянии политического хаоса, а ее финансы лежали в руинах. Однако запас жизненных сил оставался велик, и из иллирийских армий выходила череда великих солдат и администраторов, восстанавливавших ее единство и укреплявших границы. К концу столетия Рим по-прежнему казался могучим и стабильным. Но под поверхностью фундамент давал трещины, и через щели просачивались новые идеи и новые институты. По-i всюду приходили в упадок города; торговля, промышленность и сельское хозяйство гнулись под тяжестью налогов. Менее безопасным и надежным стало сообщение, в некоторых провинциях появились мародеры – крестьяне, не способные более жить за счет земли. Империя постепенно распадалась на общности неизвестного классической древности типа, которые со временем сольются воедино и составят новую модель – феодальную и христианскую. Но прежде чем это случится, пройдут поколения, когда новый абсолютизм будет бороться за то, чтобы дороги оставались открытыми, поля возделанными, а варвары не пересекали границ.

Тем не менее Римская империя была старой системой. Ее артерии и вены несли напряжение всего того, что выдержал и пережил древний мир. Римский мир, подобно пожилому человеку, хотел уйти на покой, чтобы в тишине и неспешности наслаждаться с философской отрешенностью теми плодами, которыми жизнь одарила более удачливые классы. Но внутренний консерватизм тревожили новые идеи, а по другую сторону тщательно охраняемых границ уже волновались и замышляли недоброе огромные массы голодных, диких людей. Характерными чертами римского мира были толерантность ко всем религиям и восприятие универсальной системы управления. Каждое поколение после середины II в. видело нарастающую слабость государства и стремление к единообразной религии. Христианство ставило вновь все те вопросы, ответы на которые вечно искал Рим, и некоторые другие, над которыми он никогда не задумывался. Хотя различия в общественном положении, со всеми их прискорбными последствиями, принимались в эти столетия – даже теми, кто в наибольшей степени страдал от них – как часть закона природы, институт рабства, охватывавший треть римского общества, не мог бесконечно долго противостоять тем новым динамичным мыслям, которые несло с собой христианство.

Чередование фанатичного распутства и строгого пуританизма, отмечавшее смену императоров, контраст между моралью в центре державы и той, которой придерживались на многих подвластных землях, порождали постоянно растущее недовольство и волнения. В то время, когда человечество, похоже, разрешило значительную часть материальных трудностей и когда высшее правительство предоставило неограниченную свободу духовному эксперименту, неумолимые силы уже пришли в движение. Не отдыхать, не останавливаться: «Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Евр. 13:14). Странные, необычные повороты судьбы, разрушительные для мира и порядка, но будоражащие сердца людей. Перед римской системой лежали неизмеримые беды – нищета, кровопролитие, хаос и долгая ночь, которой было суждено опуститься на мир.

Снаружи на границы напирали грубые варвары. Здесь же, внутри, свирепые звери объединились в братство по оружию с лучшими воинами. В суматохе и неразберихе этих обществ, со всеми их злодеяниями и варварством, было больше жизни, чем в величественных достижениях Римской империи.

Мы видим, как эти силы, вздуваясь подобно наводнению у грозных плотин римского мира, не только перехлестывали через край дамбы, но и незаметно просачивались через трещины и щели, хотя все это время римляне сознавали хрупкость своего общества. Потоки новой, дикой жизни беспрерывно прорывались из Азии, волна за волной устремляясь на запад. Нелегко было получить против них превосходство в оружии. Всю защиту составляли холодная сталь, дисциплина и немного денег, необходимых для перемещения и организации армий. Все зависело от высоких качеств легионов: падают они – падает все. С середины II в. все эти разрушительные силы проявлялись четко и определенно. Люди в римской Британии на протяжении многих поколений думали, что они разгадали загадку Сфинкса. Однако они неправильно понимали значение его улыбки.

Глава IV

Затерянный остров

Нельзя понять истории без постоянного обращения к тем длительным периодам, с которыми мы то и дело сталкиваемся на опыте нашей собственной короткой жизни. Пять лет – это много. Двадцать лет – это горизонт для большинства людей. Пятьдесят лет – древность. Чтобы понять, как удар судьбы воздействует на то или иное поколение, надо прежде всего представить себе его положение и затем приложить к нему шкалу нашей собственной жизни. Так, почти все изменения гораздо менее ощутимы для тех, кто является их свидетелями, чем для тех, кто в качестве хроникера сталкивается с ними тогда, когда они уже превратились в характерные черты эпохи.

Мы всматриваемся в эти события, отделенные от нас толщей в почти две тысячи лет, через неясные телескопы исследований. Мы не сомневаемся, что II и до некоторой степени III вв. христианской эры, по контрасту с тем периодом, что был до них, и большей частью последующих эпох, стали для Британии Золотым веком. Но к началу IV в. на это несовершенное, но тем не менее достаточно благополучное общество надвинулась тень. Ощущение безопасности твердо и решительно уходило из римской Британии. Ее граждане каждодневно чувствовали, что мировая империя, частью которой была их провинция, приходит в упадок. Для них началось тревожное время.

Лопата археолога,