Книга Очерки по истории русской археологии - Александр Александрович Формозов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одним из требований искусства и литературы романтизма в борьбе с классицизмом был отказ от преклонения перед античными образцами и обращение к изучению прошлого своей страны. Любопытно, что в этот период изучение средневековья часто противопоставлялось изучению античности. Уже на салоне 1808 г. крупнейший представитель классицизма во Франции Л. Давид говорил: «Через 10 лет изучение античности будет заброшено... все эти боги, герои будут заменены рыцарями, трубадурами, распевающими под окнами своих дам у подножья старинного донжона»[128]. Несколько позже декабрист В. Ф. Раевский упрекал Пушкина в том, что он в своей поэзии часто обращается к античным мотивам, и утверждал что русский поэт должен искать вдохновения в русской мифологии и древней русской истории[129].
Наряду с этим отмечается другая тенденция — подгонка древней отечественной истории под классический образец. В области искусства мы можем проследить эту тенденцию на таких произведениях как памятник Минину и Пожарскому Мартоса (1818), как конкурсная картина Кипренского в Академии художеств «Дмитрий Донской на Куликовом поле» (1805), Герои русского прошлого рядятся здесь в одежды античных героев. Выразителем этой тенденции в русском искусстве и русской археологии был Алексей Николаевич Оленин (1763—1843) — президент Академии художеств и автор многих археологических работ[130]. Установки так называемого оленинского кружка литераторов и художников Л. Н. Майков определял впоследствии следующими словами: «героическое, возвышающее душу, присуще не одному классическому — греческому и римскому миру, оно должно быть извлечено и из преданий русской древности и возведено искусством в классический идеал»[131]. Именно с этой установкой связаны два направления в работах А. Н. Оленина, который писал об оружии гладиаторов, изображениях на античных вазах, о находках в Керчи и одновременно о тмутараканском камне, шлеме Ярослава Всеволодовича и рязанском кладе русских ювелирных вещей[132]. Задачи археологии Оленин понимал довольно узко; в одной из своих инструкций он писал об археологии «как такой науке, которая должна давать, особливо художникам, ясное понятие о нравах, обычаях и одеяниях славных в древности народов»[133]. Таким образом, задача археологии сводится только к реконструкции древнего быта, но важно, что в понятие «славных народов», подлежащих изучению археологов, Оленин включал не только греков и римлян, но и древних славян и русских эпохи средневековья. Показательна в этом отношении программа, предложенная Олениным Ф. Г. Солнцеву для написания картины на звание академика. На одном полотне предлагалось изобразить древнегреческие и русские памятники искусства из раскопок в России[134].
Алексей Николаевич Оленин. Портрет работы А. Г. Варнека
Если подгонка русского средневековья под античный образец характерна в основном для александровской эпохи, то другая тенденция — противопоставление национальных древностей античности — особенно ярко проявилась в николаевское время. Отражение ее в русской археологии может быть прослежено по истории Русского археологического общества. Оно возникло в 1846 г. и первоначально занималось главным образом античной археологией и нумизматикой, отчасти нумизматикой восточной. Но вскоре в Обществе происходит настоящий переворот. Группа лиц во главе с Иваном Петровичем Сахаровым (1807—1863) добивается ухода старого руководства Общества, создает отделение русской и славянской археологии и делает его ведущим отделением Общества. Задачей его отныне является исследование «родной русской старины», и соратник Сахарова А. И. Войцехович с возмущением требует изменения облика «Известий» Общества, которые заполняют «не описание русских древностей, а известия о чужеземных памятниках»[135].
Нельзя не заметить, что перемены в Обществе, исходившие от такого типичного представителя «квасного патриотизма», как Сахаров, были односторонними[136]. Сахаров — яркий выразитель официальной идеи николаевской эпохи — «православия, самодержавия и народности», человек, всюду видевший «тлетворное заморское влияние» и готовый даже на фальсификации, чтобы изобразить преданность русского народа царю, религии и патриархальной старине. Известно, что Сахаров выдавал за народные былины собственные сочинения, выдержанные в духе, который он считал наиболее близким к истинно русским понятиям. Что же касается Войцеховича, то научных заслуг за ним не числилось никаких, но зато он был человеком чиновным и связанным с влиятельными сферами. Он был директором Канцелярии обер-прокурора Святейшего Синода. Все это не могло не наложить отпечаток на такое положительное в основе явление, как зарождение интереса к отечественной истории.
В николаевскую эпоху, как известно, делались попытки противопоставить европейской культуре, классицизму, ампиру «русский национальный стиль», византийский в своей основе. В этом направлении развивали свою деятельность архитекторы и художники, особенно Тон и Гагарин. По инициативе Николая I древности России были поставлены на службу самодержавию. В них видели доказательство того, что самодержавный строй на Руси держится столетиями, и, следовательно, прочен и единственно пригоден для русского народа. Исследование русских древностей поощряется теперь в чисто политических целях. На Украине, где в николаевские времена проводилась усиленная русификация края, археологические работы ставятся под контроль самого киевского губернатора Бибикова, считавшего, что главная задача, которой должны служить раскопки, — не изучение прошлого Украины, а борьба с польской культурой. Говоря об археологических раскопках Комиссии по разбору древних актов, созданной Николаем при Киевском губернаторе, А. В. Романович-Славатинский писал: «Энергический русификатор края, Бибиков с особенным усердием взялся за это дело, ибо понимал политическую важность разработки истории Юго-западного края. Историческая наука должна была служить подспорьем его национальной и патриотической администрации»[137].
Таковы политические причины расширения археологических исследований в России в николаевскую эпоху.
В царствование Николая I появились первые указы, направленные на охрану памятников русской истории[138]. Ф. Г. Солнцев, при консультации Оленина, сделал огромное число зарисовок с вещественных памятников русского средневековья, объединенных затем в издании «Древности Российского Государства». Все это сыграло свою положительную роль в истории нашей науки, но, увы, и тут не обошлось без фальсификаций. В 1839 г., наблюдая действия николаевских чиновников, маркиз де Кюстин не мог не заметить, что «к исторической истине в России питают не больше уважения, чем к святости клятвы. Подлинность камня здесь также невозможно установить, как достоверность устного и письменного слова... Император, зная, что все древнее вызывает к себе особое благоговение, желает, чтобы выстроенная вчера церковь почиталась как старинная... — Она древняя, — говорит он, и церковь становится древней»[139].
В этом замечании почти нет преувеличений. Достаточно ознакомиться с методами «реставрации» Теремного дворца в Кремле, проведенной в николаевские годы, чтобы увидеть прямую установку правительства на
