Книга 725 дней во льдах Арктики. Австро-венгерская полярная экспедиция 1871–1874 гг. - Юлиус Иога́ннес Людо́викус фон Пайер

не поднялось достаточно высоко. Мы спустились в каюту и стали одеваться. Впереди было неизвестное. Захватили с собой только оба флага и те мелочи, расстаться с которыми труднее всего. Все остальное имущество пришлось бросить на произвол судьбы. Тяжело было думать о ценности вещей в эти минуты, когда рушились наши надежды. В то же время мы обязаны были помнить даже о мелочах. Казалось, что темные силы окружили нас. Доски отчаянно скрипели, судно поднялось и снова резко наклонилось. Все полетело, покатилось, двери сдвинулись с мест, а людям казалось, что настал момент, когда все рухнет, чтобы уступить место расходившимся стихиям.

В 12 ч 30 мин сжатие достигло страшной силы. Все трещало и грохотало, как во время пожара. Команда, посланная вниз обедать, бросилась сейчас же на палубу. Судно стало все больше ложиться на левый борт, и чтобы сохранить палубу от нависшего над нею льда, мы скалывали верхушки глыб и сталкивали их прочь.

Как и раньше, сжатие то возрастало, то ослабевало. В 1 час дня, когда опасность стала меньше, мы пообедали внутри судна. Корпус корабля дрожал. Теперь давление пришлось поперек судна. Мы бросились на палубу с остатками еды в руках и стали распределять между собой спасательные работы. Мрачный контраст был между нашим молчаливым действием и неистовством льда! Лейтенант Вайпрехт снаряжал лодки, офицеры Брош и Орел приготовляли провизию, доктор Кепес укладывал аптеку, тирольцы открывали пороховой склад и выносили боевые припасы и ружья. Я складывал нарты, палатки, спальные мешки и раздавал команде шубы, в которые люди начали кутаться.

, В 2 ч пополудни ледовое давление было настолько сильно, что корабль начал крениться на бакборт и поднялась носовая часть… Наша амуниция и тяжелые предметы были принесены на палубу, чтобы мы могли вовремя сбросить их на лед, если нам придется покинуть корабль на наших лодках и санях.

Эллин Карлсен

Таким образом, все оказались готовыми к путешествию – к какому, куда, не знал никто. Вокруг нас не сохранилось ни одного кусочка ровного льда. К тому же ни одна глыба, ни одна льдинка не находилась в покое, все дыбилось, крутилось и гремело. Мы не могли вынести нарты на лед из боязни, что пучина их немедленно поглотит. В этом обстоятельстве был кошмар нашего положения. Куда было нам бежать? Ведь мы оказались бы без малейшего запаса провизии, если бы судно затонуло. И каким образом мы достигли бы по ледяному бездорожью, не имея самых необходимых вещей, земли, отдаленной на тридцать миль?

Наши собаки были неразлучно с нами. Они вскочили на ящики и глазели на движение льдов. Мы привязали их. Сумбу потерял все свойства своей лисьей натуры. Его обычно хитрый взгляд принял выражение боязливой покорности. По собственной инициативе он протягивал каждому проходящему свою лапу. Второй лопарский пес, маленький Пекель, был привязан на левом борту к штормтрапу; я отдал ему свою еду, а он с лаем прыгал на меня, лизал мою руку и вопросительно поглядывал на лед.

В 4 ч дня сжатие стихло; спустя еще час наступила тишина. Мы смогли спокойнее осмотреться. Плотник сгребал снег с палубы для осмотра швов между балками. Они оказались пока в порядке. Шпангоуты и бимсы[47] еще держались, и в трюмы проникло еще не очень много воды. Такое благоприятное положение следовало отнести за счет крепости нашего судна и закругленности его контуров. Только это последнее свойство обусловило возможность подъема судна, тогда как тугая набитость трюмов увеличивала сопротивляемость корпуса. Судно немного выпрямилось, так что хождение по трапу не представляло уже труда. Только железные обручи, защищающие винт, оказались сорванными. Вечером удалось откачать воду из трюма; с 13 дюймов – нормальный уровень – до уровня в 6 дюймов.

Мы спустились отдохнуть в каюту. Довольные исходом, но все-таки озабоченные, смотрели мы в будущее. Мы научились, подобно населению страны, расположенной над очагом землетрясений, подозревать каждый шорох. Впереди была долгая зимняя ночь. Предстояло еще вынести ужасные холода, и не исключалась возможность оказаться заброшенными в неизвестные части земного шара. Но самым скверным была неуверенность в успешности нашей экспедиции и в благополучном ее исходе. Ночью все спали одетые, хотя раздававшиеся стоны слабо и редко сжимающегося льда беспокоили нас мало. Такие волнения испытывали мы почти ежедневно в течение ста тридцати дней.

Счастьем надо было еще считать, что первые напоры льда пришлись на светлый период. Смятение и гонка были бы вместо спокойной подготовки, если бы это случилось полярной ночью. 14 октября утром во время общей еды все были серьезны. Каждый видел перед собой перспективу многих опасностей и лишений во время предстоящего дрейфа в Ледовитом море среди зимней ночи. С каждым наступающим днем нас все больше и больше угнетала мысль о бесславном конце экспедиции. Возможно, быстрое восстановление нашей льдины было сильнейшим желанием всех нас. Только сильный мороз и снегопад, думали мы, сможет скрепить между собой этот хаос обломков и спаять их в одну новую глыбу. Поэтому возможное улучшение связывалось нами с дальнейшим развитием зимы. Мы еще не знали и не испытали на себе того, что достаточно одного значительного мороза даже без ветра, чтобы вызвать новое трескание ледяных полей. У нас было еще другое утешение, состоявшее в том, что сжатия должны будут прекратиться, как только мы пройдем восточную границу Новой Земли. После этого мы сможем свободно дрейфовать в Карском море, вдали от неподвижных барьеров из суши. Однако и эта надежда была обманчива: нас понесло на северо-восток, и притом не в Карское море. Кроме того, сжатия бывают как вблизи земли, так и в середине Ледовитого моря. В нашем случае главной причиной сжатий могли служить именно ледяные массы, идущие из Карского моря[48]. Хотя начавшийся период был полон жутких моментов, но читателя утомило бы точное хронологическое описание наших ежедневных переживаний и впечатлений. Поэтому я привожу лишь немногочисленные выдержки из моего дневника того времени, которые выражают чувства, испытываемые кучкой людей на борту «Тегеттгофа» и превращавшие их существование в подлинный кошмар.

14 октября. В 8 ч 30 мин вечера образовалась новая трещина позади судна по направлению к рулю. Треск. В одну минуту все оказались на палубе в шубах, с аварийным свертком в руках. И так будет продолжаться в течение всей зимы. Что за жизнь!

15 октября. Все спят одетые. Рано утром в 8 ч новые сжатия, не такие сильные, как позавчера, но достаточные для того, чтобы поднять всех с коек и поставить в готовности на палубу. Снова поднесло много льда под приподнятую корму судна.