Книга Красота и уродство. Беседы об искусстве и реальности - Митрополит Антоний (Блум)

Шартрского собора[36], которое было написано несколько лет назад: архитектор и другие исследователи изучили структуру собора и обнаружили, что весь собор основан на нескольких элементах. Это, во-первых, квадрат, во-вторых – пятиконечная звезда. Квадрат означает полную устойчивость и гармонию, а пятиконечная звезда символизирует человека. Но эти элементы, учитывая расстояния, размеры и форму собора, таковы, что они совпадают с длиной музыкальных интервалов, которые, расходясь из одной точки, доходят до того или иного участка в соборе, и вместо того, чтобы в этот момент сходить на нет, они достигают всей своей полноты и завершенности. По этим примерам мы видим, что математика, музыка, архитектура и все дополнительные элементы, которые включает в себя архитектура – не только формирование пространства, но и условия для эха, расстояние и так далее, – имеют одно общее качество: они выражают правду о взаимосвязи. Один из аспектов красоты в том, что она создает взаимосвязь и отношения.

Здесь я хочу заметить, что, когда мы говорим об эстетике, мы говорим не о восприятии как таковом, но о чутком восприятии; слово «эстетика» (которое я не могу определить более точно, чем «восприятие», потому что мне не хватает знания английского языка) может быть связано в нашем сознании со словом «анестетик»: анестетик – это наркотическое средство, которое блокирует не только наше восприятие, но и нашу чувствительность. Но когда мы думаем об эстетике и об эстетических понятиях, мы выражаем отношение к объекту; если мы остаемся к нему равнодушными, то, конечно, не будем воспринимать ни красоту, ни уродство, мы будем воспринимать объект просто как нечто стоящее на нашем пути, что не имеет к нам никакого отношения. А отсутствие отношения противоположно всему, что есть в жизни, всему, к чему жизнь стремится, чему жизнь дает смысл. Если бы мы все не имели никакого отношения друг к другу, мы бы не видели друг в друге ничего, кроме массы, материального тела, объема, и это то, чего не допускает эстетическое восприятие, опыт красоты и уродства. Таким образом, есть нечто глубокое в определении красоты как убедительной силы знания: не интеллектуального знания, не рационального знания, а полноты знания, которое включает в себя и логику, и интуицию, которое требует участия в нем всего человеческого существа или всего человеческого общества.

Я думаю, мы должны также понимать, что, когда мы говорим о красоте, мы видим, что в ней есть несколько аспектов, если смотреть на нее с научной точки зрения: есть реальность, есть истина и есть мы. Реальность больше, чем истина. Здесь можно играть словами: так поступали те, кто брал латинские корни, и те, кто разбирался в славянских корнях, говоря, что реальность – то, что есть, и истина тоже то, что есть, и поэтому они совпадают друг с другом, но это не совсем так. Если говорить с точки зрения науки, я бы сказал так: реальность включает в себя и все нам ведомое, и все еще нам неведомое. Ни один ученый не стал бы заниматься исследованиями, если бы не знал, что в реальности есть целое богатство еще не познанного. В этом смысле ученый относится к миру в полном согласии с одиннадцатой главой Послания к евреям, где говорится, что вера – это уверенность в невидимом[37]. Ученый воспринимает мир, будучи увлечен его видимой частью, но его исследование проникает в то, что невидимо, то, что до сих пор оставалось неизвестным. И мы во многом так же воспринимаем красоту: нас привлекает форма, но за этой формой мы можем открыть такое содержание, которое настолько полно смысла, что оно озаряет форму светом и придает ей значение, не принадлежащее ей самой по себе.

Чтобы выразить это в двух предложениях, я процитирую духовного автора, святого Мефодия Патарского, который писал, что, пока мы не полюбим женщину, мы окружены мужчинами и женщинами, но когда мы отдали свое сердце единственной женщине, то для нас есть Она, с большой буквы, и просто люди.

В этой короткой фразе есть нечто очень важное. Мы были окружены неразличимой массой людей, каждый из которых имел для нас некоторое значение, но чаще они не имели к нам никакого отношения: это были люди, с которыми мы иногда сталкивались, иногда у нас было какое-то общение, и ничего больше. Как только мы переставали их видеть, они совершенно исчезали из нашей жизни. Но однажды мы смотрим на человека и внезапно видим его таким, каким мы его или ее никогда не видели раньше, как если бы на картине, где все нарисованы карандашом, то есть черным или серым цветом, однажды кто-то нарисовал бы одного человека красными чернилами, и он бы выделялся, он стал бы единственным: все остальное было бы серым, кроме одного-единственного человека. Это общее место в литературе, когда говорится, что если одного существа нет рядом, то весь мир становится пустым.

Этот процесс, то, что совершается каким-то непостижимым образом, через интуитивное действие, – есть ви́дение, потому что слово intueri по-латински означает «смотреть вглубь». Мы увидели нечто, чего никогда раньше не замечали. Но это не внешние черты, их мы видели и прежде; это то, что оставалось для нас невидимым: сияющий сквозь человека свет. Мы видели лампу незажженной, и вот она зажглась и засияла таким смыслом или такой тайной, что стала для нас вызовом. Она говорит нам: во мне есть что-то, что ты можешь раскрыть, что-то особенное, что-то неизреченное, что светит снова и снова, с чем, по словам Леви-Брюля[38], ты можешь войти в мистическое сопричастие, и это станет откровением приобщения, не просто внешним обменом опытом, но взаимным переплетением, которое ничто не сможет разрушить. В России говорят: «Встреча происходит раз и навсегда, потому что, встретившись однажды, невозможно забыть».

Я говорю не о забывчивости нашего ума, но о том, что такая встреча оставляет в нас отпечаток, меняет нас целиком. Есть реальность, которая окружает нас, которая находится за пределами того, что мы видим, за пределами того, что доступно нашему восприятию, но это и есть то, чего мы по-настоящему ищем. Можно сказать, что каждый из нас может вместить в себя всех нас, может являть собой всех нас, и может вмещать в себя хаос. Ницше говорит в одном из своих произведений, что «нужно носить в себе хаос, чтобы родить танцующую звезду» [39].

Я думаю, нам чрезвычайно важно осознавать существование этого хаоса и его ценность. Обычно, когда мы говорим о хаосе, мы имеем в виду беспорядок. Мы говорим: