Книга Олечич и Жданка - Олег Ростов

у отрока. – Полосатые или нет?

- Полосатые.

- Это даны! – Олечич посмотрел на Божена. – Бегите. Берите женок своих и детей, и бегите в лес. Даже не думайте защищаться. Все погибнете. Вас всех убьют. Девок да жёнок похватают и продадут. А кого из вас живьём возьмут, либо замучают, либо трелями сделают.

- Какими трелями?

- Рабами! Бегом в лес! – Последнюю фразу Олечич прокричал.

Когда лесовики убежали к своим домам, он посмотрел на Олеся.

- Олесь, бери сестру, козу и в лес. Быстрее.

- Я с тобой!

- Я сказал, берёшь сестру с козой или одну сестру и в лес. Не перечь мне, отрок!..

Я зашёл в дом. Жданка плакала, вытирая слёзы и пытаясь запахнуть разорванное на ней платье. И ещё губы её нежные разбиты были. Заходили желваки у меня на скулах от злости. Надо было уд отрезать змеёнышу и руки отрубить, которыми он деву хватал, пытаясь осквернить её, да боль ей причинял. Но с этим я позже разберусь. Вместе со злостью почувствовал и нежную боль к ней. Если бы я мог, то принял её страдания на себя. Мне то что, кожа дублёная, да душа чёрствая – боли и не чувствую. У гридня она словно вторая натура.

Жданка смотрела на меня и я видел, как она краснеет от стыда. Не стыдись дева, нет сейчас во мне вожделения к телу твоему. Хотя не скрою, тянет меня к ней. Хочется почувствовать её в своих руках, почувствовать сладость губ её и тела её, которое может подарить настоящий ирий для мужа.

- Ждана. – Сказал ей. – Платье сними. Всё равно в тряпки превратилось. Надень рубаху Олеся и порты его. Так по лесу тебе удобней бегать будет.

- Мужские порты? – Удивлённо спросила она, даже перестала пытаться закрыться. Я видел её нежную девичью грудь, которую ещё не касался младенец. Я кивнул ей, улыбаясь.

- Мужские порты. Так будет лучше, поверь. Как оденешься сразу с Олесем в лес бегите, прячьтесь там, схоронитесь. Даны идут. А они вои добрые и свирепые. Никого не щадят.

- А ты?

- А мне прятаться не вместно. Я гридень.

- Но ты один, Олечич!

- И что? В этой лесной чащобе и один воин. Так что пошевеливайтесь.

Повернулся к ней спиной. Подошёл к стене, где висела моя бронь. Надел быстро подоспешник. Потом стал облачаться во вторую свою железную кожу. Кольчуга с броневыми пластинами, которые не каждая калёная стрела с бронебойным наконечником способна пробить и меч прорубить. Наручи. Шелом с полуличиной. Всё, как всегда. Это уже привычно для меня. Боевой нож с лезвием в локоть на пояс. Меч в ножны и за спину. Круглый щит пока оставил, как боевой двуручный топор - секиру. Это им я сегодня секача завалил. На плечо повесил тул со стрелами. Хорошие у меня стрелы, с калёными бронебойными наконечниками. И лук хороший, хазарский, тугой. Не каждый его и натянуть может до уха. А с луком обращаться я умел, не хуже степняка. Ибо с детства меня учили разные учителя. Батюшку своего почти не помню, а вот старый, страшный ликом Тур учил мечом биться, ибо лучшим мечником в Новагороде был. Он же учил меня и с боевым ножом управляться. Был ещё в дружине Князя Новагорода старый Олав. Он дан и в молодости прибился к дружине отца Вадима Хороброго. Этот старый викинг учил меня биться секирой. Ибо нет лучших бойцов с этими боевыми топорами, чем даны. И удар боевого топора страшнее удара меча. Так как не каждая бронь выстоит против него и даже не каждый щит. Умельцы с одного удара прорубали самые хорошие щиты. А луком управляться, как и конём, меня учил хазарин один. Он тоже был в дружине князя Новагородского. Причём, тот хазарин был не простым, а из белых хазар, то есть из элиты, знатного хазарского рода, боярского по нашему. Бежал он на север Руси от кагана хазарского. Что-то они там у себя не поделили и пришлось хазарину спасаться. Он меня и научил стрелять из лука, словно я сам степняк. Держать в полёте семь стрел одновременно. Это было большое мастерство. Таких стрелков у северных народов, если и были, то единицы. Так как тут больше привыкли управляться мечами, да топорами.

Когда я закончил и повернулся, Жданка и Олесь смотрели на меня во все глаза. На Ждане были рубаха и порты её младшего брата. Глядя на неё, я улыбался. Дева сначала удивлённо на меня посмотрела, потом покраснела в очередной раз. Она была похожа на отрока, вот только грудь её, которую даже рубаха скрыть не могла, да нежное девичье лицо, да ещё толстая золотая коса выдавали в ней не отрока, а отроковицу – деву! Кровь с губ её уже не бежала, но сочилась немного сукровицей. Вытащил из-за наруча платок. Был у меня такой, батистовый. В Царьграде, которым здесь кличут Константинополь, покупал. Подошёл к ней, держа платок в руке. Она была мне по грудь. Смотрела с ожиданием, мол чего это ты, Олечич? Я просто чуть пригнулся и коснулся её разбитых губ своими, легко коснулся. Лизнул их и отстранившись, приложил этот платок к уголку рта её.

- Вот сейчас заживёт быстро. – Она смотрела на меня широко раскрыв свои небесно-голубые глаза.

- То есть, Олечич, ты поцеловал ей ранку и она заживёт от этого? – засмеялся Олесь. Я ему кивнул.

- Конечно. Мой поцелуй вообще лечебный. Поцеловал и сразу все зажило! Разве нет, Ждана? Губы болят?

Она отрицательно покачала головой. И улыбнулась.

- И правда не болят!

- Вот видишь, Ждана. Так что в следующий раз, как поранишься, али синяк где посадишь, приходи. Будем лечить!

- А если синяк будет на её… - Олесь смеясь указал глазами на зад своей сестры.

- А там тем более! Только мой поцелуй спасёт твою сестру.

Мы оба с Олесем смеялись, глядя на деву. Она совсем покраснела. Но потом её глаза как-то странно блеснули. И она тоже улыбнулась.

- Я это запомню, Олечич Воиславович.

Мы вышли во двор, перед домом. Там уже стоял мой Ворон. Но был осёдлан. Взглянул удивлённо на Олеся, потом на своего коня. А ведь Ворон никому не позволял до себя дотрагиваться, кроме меня. А уж тем более оседлать или расседлать его.

- Ты что ли оседлал? – Спросил отрока. Он кивнул.

-