Книга Сын каторжника - Александр Дюма

Господину Кумбу казалось, что его сердце готово выскочить из груди. Капли холодного пота выступали у него на лбу. Он не сомневался, что увидит сейчас некое странное зрелище. И действительно, дверь шале вновь отворилась, но на этот раз чтобы выпустить тех, кто был в доме.

Двое первых, увиденных им, были одеты в длинные монашеские рясы с капюшонами: это была одежда серых кающихся грешников, тех, кого в Марселе называли членами общества Святой Троицы и в чьи обязанности входило погребение умерших.

Один из них держал в руке веревку. Другой конец ее был завязан на шее юной девушки, шедшей непосредственно за ним. Затем следовали другие кающиеся грешники, одетые, как и двое первых, во все серое.

Девушка была смертельно бледна; ее длинные распущенные волосы ниспадали по плечам и окутывали покрывалом грудь, которую льняное платье, ее единственная одежда, оставляло обнаженной.

Как только все кающиеся грешники собрались в саду, они приглушенными и неровными голосами запели погребальные псалмы. Завершив третий круг, они остановились у колодца, над которым была установлена железная поперечина, напоминавшая виселицу.

Один из кающихся грешников взобрался на эту поперечину и, сев там на корточки, стал похож на огромного паука.

Другой привязал веревку к кольцу.

Девушку подняли и поставили на самый край колодца, и г-ну Кумбу послышалось, как палач откликнулся на мольбы жертвы лишь тем, что велел своему товарищу быть готовым к тому, чтобы спрыгнуть на плечи несчастной.

Остальные кающиеся распевали «De profundis»[6].

Господин Кумб дрожал как лист, его зубы часто стучали, а дыхание походило на хрип. Однако он не мог позволить, чтобы несчастная умерла таким образом. Нужно было подумать о том, чтобы вырвать ее из лап этой ужасной смерти, а уж затем — о том, чтобы сохранить себя для мести этим манам. Он собрал все свои силы и испустил крик, пытаясь придать ему устрашающий оттенок, но испытываемый им ужас сдавил ему горло.

В это мгновение ему показалось, что хляби небесные разверзлись над его головой; он почувствовал себя мокрым с головы до ног; мощный поток воды с силой ударил его в грудь и опрокинул навзничь. Прямо на него был направлен брандспойт пожарного насоса, приводимого в движение пятью парами крепких рук.

К счастью, крыша его дома находилась невысоко над землей, а песок, из которого состояла почва, был столь мягок, что падение не причинило ему ни малейшей неприятности. Почти обезумев, потеряв голову, не отдавая себе отчета в том, что с ним сейчас произошло, он со всех ног бросился к мэру Бонвена.

Он нашел главу мэрии в единственном в этих краях кафе; магистрат занимал досуг, предоставленный ему его подопечными, партией игры в пикет.

Появление в пропитанном табачным дымом зале г-на Кумба, в мокрой одежде, покрытого толстым слоем песка, бледного и с блуждающим взглядом, было встречено взрывом гомерического хохота. А когда он рассказал об увиденном и о только что происшедшем с ним, раскаты смеха лишь усилились.

Мэру города пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить бывшего подрядчика грузовых работ, что он стал жертвой розыгрыша и что участвовавшие в нем молодые люди, заметив проявленное им любопытство, решили его за это наказать, а потому он не имеет права жаловаться. Напрасно мэр советовал г-ну Кумбу отнестись к происшедшему со смехом; он так и не смог убедить его в этом.

Вне себя от ярости, г-н Кумб вышел из кафе. Он вернулся к себе, и обуревавшие его досада и гнев мешали ему даже на мгновение обрести покой. От терзавших его переживаний он в эту ночь так и не сомкнул глаз.

А г-н Риуф вместе со своими друзьями устроили на всю эту ночь настоящий шабаш. До г-на Кумба доносился звон бокалов и тарелок, грохот разбиваемых бутылок и взрывы какого-то нечеловеческого хохота. Двадцать голосов одновременно исполняли двадцать песен, не имевших между собой ничего общего, кроме одного — все они были позаимствованы из самого непристойного, что в этом жанре предлагает морской флот, и неизменным музыкальным аккомпанементом им служил лязг ударяемых друг о друга лопат, чанов и кастрюль.

Но вот наступил день; к этому времени ярость г-на Кумба переросла в нервное возбуждение. Но и день не улучшил полностью его положение. Казалось, проклятые соседи и не собирались сделать передышку, и если шум стал меньше, то нельзя сказать, что он прекратился вовсе: грохот стих, но крики и смех раздавались с прежней силой.

Кроме того, г-ну Кумбу, прижавшемуся к окну, казалось, что оставленный на балконе соседнего дома караульный выслеживает миг, когда он выйдет из дома. В результате г-н Кумб, чтобы не подвергать себя насмешкам со стороны членов этой банды, не поехал на намеченную им прежде великолепную рыбную ловлю у Карри и провел взаперти весь день, не смея ни подышать воздухом на пороге, ни приоткрыть окно.

Вечером у соседей вновь началось буйное пиршество, и г-н Кумб, как и накануне, всю ночь не смыкал глаз. Наконец до него дошел смысл слов, услышанных из уст главы мэрии Бонвена; он понял, что имел дело с бандой веселых прожигателей жизни, желавших лишь одного — посмеяться над ним. Он окончательно осознал это тогда, когда, стоя за занавеской и подглядывая за группой прекрасных гризеток, с насмешливым видом рассматривавших его домик, он узнал среди них несчастную, казнь которой, готовившаяся накануне, вызвала у него столь сильные переживания.

Но будь эти молодые люди преемниками Гаспараде Бесса или Мандрена, г-н Кумб не почувствовал бы к ним и доли той ненависти, какую он испытывал в это время.

Мы уже говорили, каким полным, совершенным было прежде счастье г-на Кумба, и это избавляет нас от необходимости описывать его отчаяние, когда он увидел свое счастье низвергнутым с подобной высоты. Такое человек понимает без труда. И хождение на протяжении целого дня взад и вперед по своему домику лишь удвоили его возбуждение. Всю ночь он вынашивал замыслы жестокой мести и утром отправился в Марсель, опередив хозяина соседнего шале, которому предстояло вернуться в город в понедельник, согласно неизменному обычаю тех марсельцев, кто не устроил свой домашний очаг в сельской местности.

Вечером г-н Кумб вернулся к себе, обзаведясь отличным двуствольным ружьем, купленным им у Зауэ, а на следующий день судебный исполнитель вручил г-ну Риуфу распоряжение с требованием отодвинуть от стен участка его соседа кипарисы, посаженные на не предусмотренном законом расстоянии. Таков был первый враждебный акт, который подсказал гнев г-ну Кумбу.

Право было на его стороне, он выиграл этот процесс. Однако стряпчий его противника любезно уведомил г-на Кумба, что его клиент подал апелляцию и решил вести судебную процедуру столь долго, что, когда г-н Кумб справится со своим упрямством, кипарисы окажутся такими старыми, что общество по охране памятников неизбежно возьмет их под свою защиту.

Пока дело слушалось в суде, обитатели и постоянные посетители шале устроили своему соседу настоящую партизанскую войну.