Книга Возлюбленная одинокого императора - Юлия Цезарь

гневе ваш ум поражает холодностью, но этого нет в последнее время! Что случилось?!

Император перевел взгляд на Анградэ. Он внимательно разглядывал его, будто взвешивал, насколько может доверять своему первому генералу. Анградэ был одним из немногих, кто хорошо зарекомендовал себя, он уже не раз помогал Императору и всегда был полезен. И разве не для этого он взял его с собой? Чтобы он взглянул новыми глазами на Лестата?

— Что ты думаешь о новом директоре Тени? Легко ли Фрея с ним справится? — спросил он, продолжая сверлить его взглядом, будто это могло помочь ему выведать правду. — Я хочу, чтобы его супруга стала вдовой, тогда я заберу ее себе.

Анградэ отвел взгляд при первом вопросе, чтобы хорошо обдумать и ответить на него, но вот стоило появиться второму вопросу, как воин резко перевел взгляд обратно на Императора. Он не ослышался? Зачем ему это? И будь их соперничество для всех известным или будь Император королём — это бы значило еще большее унижение соперника и подавление воли тех, кто следовал за Лестатом. Но Лестат стал значимой фигурой только сейчас, и только сейчас эти двое познакомились. Тогда в чем дело?

— Я не понимаю, господин, — честно признался генерал, но не требовал взглядом ответа. Он сам хотел до этого додуматься. Он следил, как ему и полагалось на балу, за Лестатом до самого конца. Он видел Амелию. Признал в ней ту скрипачку. У Анградэ были совершенно другие вкусы, и потому леди никак не привлекла его. И он принял бы волю Императора как его прихоть, но была одна вещь, выдавшая Императора Анградэ с потрохами. Его необъяснимый гнев. — Позвольте спросить, милорд. Вы положили на неё глаз? — и он намекал этими словами именно на любовь, а не увлеченность.

Император опять надолго задумался. И в какой момент жизни он свернул не туда, что вместо молодой необъезженной кобылки захотел уже из чьего-то стойла? Но он сам не знал ответа на этот вопрос. Судьба-злодейка неожиданно проснулась и решила действовать по-своему, а не по велению Императора.

— Анградэ, я доверю это только тебе. Если ты меня предашь, я обещаю, что ты познаешь муки, которых свет ещё не видывал, — сказал Император, не скрывая угрозы. А ведь он действительно мог любому устроить ад на земле, если бы захотел. — Я и сам ещё не понимаю, но желаю, чтобы леди Амелия была подле меня, как моя королева.

Анградэ был сильно оскорблен словами Императора. Неужели время не показало еще его преданность? Но как он смел сказать такое? И хоть слова о доверии могли польстить кому угодно, но этот сладкий мёд был испорчен мыслью, что Анградэ может кому-то рассказать. Разве он сам не понимает, что значит иметь слабость?! А сейчас та леди стала именно слабостью господина, и её нужно немедленно доставить сюда. И лишь когда она будет в замке Огня, Император вновь охладит свою голову — в этом Анградэ был уверен.

Отвернувшись от Императора и смотря на шторку окна, всё еще обиженный, Анградэ перевёл тему разговора, всё же прельщаясь не только его первым предложением, но и фактом, что это было известно теперь только ему.

— Нельзя забывать, что Лестат выкидыш знатной семьи, мой господин. Его тренировали, готовили к схваткам с сильными противниками. Фрея искусная убийца, но этот противник будет явно труднее, чем Амстронг, — немного помолчав, он, не поворачивая головы, перевёл взгляд на Императора и мысленно сказал себе: «Прости, моя Искорка, но, видимо, не успею я подготовить свои покои к твоему прибытию», — мысленно он обратился к Фрее, а вслух произнес: — Тогда, господин, думаю, мне стоит быть готовым, чтобы забрать её? Или Вы планируете идти длинным путём, завоевывая её сердце?

— Длинным путем? Когда ты видел, чтобы я выбирал длинный путь? — фыркнул Император, но, возможно, в нем говорила сейчас чрезмерная вспыльчивость и гордыня. — Передай Фрее, что если не получится сразу, пусть не усердствует, а возвращается. Я подготовлю план на случай ее провала. Мы не просто отнимем леди его сердца, но и ослабим его, унизим, чтобы он не смел втыкать палки в колеса, когда мы приступим к плану по завоеванию короны.

========== 4. Проклятье или благословение? ==========

Под покровом ночи Фрея пробралась в фамильный особняк Лионкуров, где все ещё жил Лестат со своей женой. Со временем он собирался переехать во дворец школы Тени, как директор, но с момента назначения его на новую должность прошло не так много времени. Фрея видела, как семейная чета вернулась домой, поэтому не сомневалась, что цель находилась внутри. Оставалось надеяться, что с дороги они устали, и у нее не возникнет проблем с устранением Лестата.

Искусно обходя все светлые участки коридоров, будто сама училась в школе Тени, Фрея добралась до кабинета Лестата, где его и обнаружила. Ничего не подозревая, он разбирал какие-то бумаги при свете свечи. Но это так думала только Фрея. Стоило ей напасть, как Лестат ответил незамедлительно. Всё-таки ей было далеко до настоящих выпускников школы, где готовили наемных убийц. Он отбил ее кинжал, а на вспышку огня ответил черным шаром мрака, поглотившим весь свет в помещении. Удивительно, что никто из них не произнес ни звука, во время этой стычки.

Когда мрак рассеялся, и Фрея снова обрела способность видеть, ее глаза отыскали в тусклом свете комнаты неясный силуэт. Это был не Лестат, но мужчина, очень на него похожий, однако и Фрея его узнала. Она так и замерла, уставившись на портрет, что висел над камином, и очнулась, когда холодное лезвие коснулось ее горла.

— Кто ты и зачем здесь? — спросил Лестат, и голос его не дрогнул, как и рука, готовая в любой момент лишить жизни.

— Кто это? — задала встречный вопрос Фрея, кивая, насколько могла, на портрет.

— Ты не в том положении, чтобы задавать вопросы. Отвечай, — Лестат сильнее надавил на горло, и из-под кинжала потекла тонкая струйка крови.

— Меня зовут Фрея, а человек на портрете — мой отец.

— Быть не может. Это мой отец! — возмутился Лестат. Он был настолько шокирован, что даже отпустил убийцу.

— В моем доме точно такой же портрет, — настаивала Фрея, поворачиваясь к нему.

***

В это время ничего не подозревающая Амелия писала письмо своему новому знакомому красивым почерком, но где-то всё же пробегала небрежность, а порой особо толстые линии чернил говорили о её задумчивости; о том, как она думала над каждым словом. Возможно, даже волновалась при написании письма.

«Мой лорд. Я всё никак не могу забыть