Книга Полуночное солнце - Рэмси Кэмпбелл

необычайное волнение, словно рассказ мистера Миллигана разбудил спавшую внутри него историю.

– Я попробую, – сказал он.

– Нам уже скоро пора уходить, – вставила тетушка.

– В таком случае, Бен, занимай место рассказчика, – предложил мистер Миллиган, уступая ему свое потертое кресло.

Бен глядел на пламя, и ему казалось, что он сидит у костра, а темнота у него за спиной огромнее целого мира. История, которую он собирался поведать, чтобы узнать ее самому, вроде бы сконцентрировалась в нем, однако он не знал, с чего начать. Мистер Миллиган принес из соседней комнаты стул и уселся рядом с камином.

– Попробуй начать с «давным-давно», Бен.

– Давным-давно… – начал Бен и ощутил, как от этой фразы оживает сказка. – Давным-давно на краю самого холодного места на свете жил один мальчик. А было там так холодно, что лед не таял никогда, с тех пор как в мире вообще появился лед. Отец мальчика каждый день ходил на охоту, а мальчик с мамой поддерживали огонь в кострах, постоянно горевших с незапамятных времен, потому что если угасал хотя бы один костер, духи, обитавшие за пределами пламени, пытались спуститься с гор, где они жили среди льдов, и миновать защищенный кострами перевал, чтобы поработить весь остальной мир. Отец мальчика рассказывал ему, что однажды отец его отца, когда был маленьким мальчиком, едва не дал одному костру догореть и увидел, как приближаются духи. Их глаза были, как лед, который никогда не тает, а дыхание каждого было подобно снежной буре, а звук их шагов был такой, словно весь снег, лежавший до самого горизонта, заскрипел разом. От одного лишь взгляда на них его собственные глаза начали превращаться в лед. Но в тот раз отец прадеда выхватил пылающую головню из соседнего костра, отогнал духов и бросил головню в почти догоревший костер, после чего они никогда не позволяли пламени угасать.

Да, слушать тот рассказ было страшно, но все-таки мальчику хотелось бы увидеть хотя бы одного из этих духов, просто чтобы знать, как они выглядят. Рассмотреть вершины гор не удавалось из-за тумана и костров, кроме того, родители, замечая, что он всматривается в горы, каждый раз колотили его. А потом в один прекрасный день мать сказала, что скоро у нее будет ребенок, и ему придется поддерживать огонь самому до тех пор, пока ребенок не родится, и она заставила мальчика дать слово, что он не позволит ни одному костру догореть и не станет ни на минуту вглядываться в пространство позади них…

Его тетушка неловко заерзала на стуле, когда он заговорил о рождении ребенка, но рассказ продолжался: Бен не меньше Миллиганов жаждал узнать, чем все закончится.

– В тот день, когда мать отправилась к себе и легла в постель, мальчик поднялся до зари и принес дрова, которые они с отцом натаскали из леса заранее, а затем он развернулся к кострам спиной и оборачивался лишь время от времени, посмотреть, не нужно ли подкинуть еще дров. Он наблюдал, как его тень разворачивается вместе с движением солнца, и когда она сравнялась высотой с деревом, он услышал позади себя голос. Голос был похож на треск льда, брошенного в костер, – подобный звук часто слышали в той местности, однако мальчик понял, что это именно голос, потому что тот звал его по имени. И он побежал за дровами и подбросил их в костры, и он не глядел по сторонам, а только в огонь, пока его отец не вернулся с охоты. Однако он не рассказал отцу об услышанном, потому что боялся, что тот поколотит его, раз он позволил духу подойти так близко.

Ночью мальчик то и дело вскакивал проверить, не угасает ли какой-нибудь из костров, потому что и отец, и мать крепко заснули, утомленные ожиданием ребенка. А на следующий день мальчик снова поднялся до зари, чтобы поддерживать огонь. Он развел такие костры, что не мог подойти к ним ближе, чем на двадцать шагов, и не мог даже взглянуть на них. Поэтому он наблюдал, как его тень разворачивается на восток и становится даже длиннее, чем накануне, по мере того, как солнце движется на закат, а потом он услышал, как кто-то окликает его по имени из-за костров, и голос этот был похож на треск замерзающего потока. И он побежал в лес за дровами, и подкидывал их в огонь, пока пламя не сделалось таким жарким, что ему пришлось отойти на тридцать шагов, откуда он уже не слышал голос. Зато он чувствовал, как из-за стены пламени за ним следят ледяные глаза.

Мальчик мог бы рассказать обо всем отцу, потому что эти глаза были страшнее побоев, но, когда отец вернулся, неся на плечах оленя, у его матери начались роды. Она кричала всю ночь, и утром крики так и не затихли; поскольку мяса теперь хватило бы на целую неделю, отец остался с ней, и мальчику снова пришлось поддерживать огонь, хотя он совсем не спал накануне. И он развел такие высокие костры, что они могли бы растопить лед на горах, а потом наблюдал, как поворачивается его тень, и прислушивался к крикам матери, пока тень не сделалась такой громадной, что могла бы одним махом проглотить отца, ведь наступил самый короткий день в году, и солнце висело совсем низко. А как только солнце коснулось горизонта, мальчик услышал, как кто-то зовет его по имени голосом, похожим на грохот снежной лавины, и костры разгорелись так жарко, что он, как ни сопротивлялся, заснул.

Он проснулся только тогда, когда его затрясло от холода, и проснувшись, сразу же понял, что один из костров потух. Он кинулся в лес за дровами, однако от заготовленного запаса осталось всего одно полено, потому что все предыдущие дни он разводил такие огромные костры. Вернувшись с поленом обратно, он увидел, что костер не просто погас, но еще и покрылся слоем инея толщиной в палец.

И тогда он побежал к дому, чтобы рассказать обо всем маме и папе, но не услышал ни криков матери, ни пенья отца, утешавшего ее, – там было тихо, как в сугробе. Он заглянул в дом, и ему показалось, что там два белых медведя, которые сожрали его родителей, но на самом деле это и были его мама и папа, покрытые слоем инея, настигнувшего их, когда они пытались бежать. Единственным живым созданием в доме оказался младенец, белый, словно облачко. И мальчик вошел, чтобы забрать ребенка, но, когда тот открыл глаза, мальчик увидел, что они изо льда.