Книга Буря и пламя - Элейн Хо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эрис тут же схватила лепешку, откусила большой кусок и проглотила, не жуя. Потом потянулась к кувшину, сбив чашечку, сняла с него крышку и жадно глотнула содержимое. По горлу заструилось теплое пшеничное вино. Желудок снова воспротивился – кажется, история с дождевой водой ничему Эрис не научила, – но она лишь прокусила губу до крови, чтобы подавить волну тошноты, мысленно приказывая телу подчиниться. И все же хлеб стала делить на кусочки поменьше.
– Надеюсь, ты не придешь в ужас от новости о том, что вся эта пища – порождение магии, – заметил великан.
Эрис упивалась сладостью хлеба, ни на миг не прекращая жевать. Завтра, подумала она. Пусть боги накажут ее завтра.
– Если не хочешь помогать, то уходи с первыми лучами солнца, – сказал великан и направился к двери.
Эрис едва не выпустила из рук еду – мышцы мгновенно ослабели.
– Как, вы меня отпускаете?
Незнакомец ничего не ответил. Дверь за ним затворилась.
Эрис продолжила трапезу в тишине – ела мясо, отрывая кусочки руками, пила вино. Если раньше каждое движение отдавалось приступом нестерпимой боли, теперь она казалась вполне выносимой. С каждым проглоченным кусочком, с каждым глотком голодный туман, сгустившийся в голове, потихоньку развеивался. Дрожь в руках ослабела настолько, что Эрис наконец смогла растереть мышцы в шее, которые словно тугими узлами завязались.
Подкрепившись, Эрис тяжело слезла с постели, не зная, что делать с тарелками. Отнести на кухню? Слуг в доме, кажется, не было, да и оставлять грязную посуду как-то невежливо. Может, самой помыть? Эрис стряхнула остатки обеда на рубашку, а тарелки положила в умывальник. А с костями что делать? Нельзя же их вот так оставлять. Их она спрятала в пустой ящик шкафчика.
Спустя мгновение Эрис опомнилась. Нет, так не годится. Она выдвинула ящик, забрала кости и положила на стол. Теперь вся рубашка и руки были в жире. Девушка инстинктивно опустила ладони в маслянистую воду.
Ох, короли. Живот она себе набила, а вот в голове по-прежнему царила пустота. Нахмурившись, она стала вытирать руки подолом рубашки, снова и снова прокручивая в голове слова великана. В собственное везение сложно было поверить. Несколько вопросов в наказание за убийство? Как-то несправедливо. Наверняка и разрешение уйти – просто уловка.
Эрис придвинула к железным дверям кресло великана. Едва ли оно остановит его, если тот захочет войти в комнату, но хотя бы даст ей знать о скорой смерти. Потом девушка вернулась в постель и задернула полог. Оградившись от внешнего мира, куда проще было себя убедить, что гибель ей не грозит. Рукоять кинжала, спрятанного в ботинке, поблескивала в тлеющих углях камина.
Эрис достала свое оружие, балансируя на грани сна. Пальцы подрагивали от страха.
Глава восьмая
Эрис одним глазом выглянула из-за завесы, силясь подавить зевоту, и увидела синевато-алое небо. Чувствовала она себя не лучше, чем накануне: после ночных судорог тело было вялым и тяжелым. Девушка тронула царапины на лице и поморщилась от боли. Впрочем, новых не прибавилось – и то хорошо.
Баррикада у двери за ночь не пострадала. Эрис до того устала, что больше не могла гадать, какие планы строит на нее великан. За ночь камин превратился в чан с черным пеплом. От дыма, сочившегося из очага, девушка закашлялась. Она отодвинула кресло, протиснулась меж тяжелых железных дверей и пошла по пустынной галерее. Ее плечи скоро потемнели от сажи. За окнами галереи она различила просторный погибший сад.
Его размах не оставлял сомнений, что здесь на славу потрудился садовник. Но, как и стены замка, сад сильно пострадал от огня. Пепел тут лежал аккуратными кучками, тонкие иссохшие стебли ползучих растений оплетали ряд железных треног, а по центру стояло большое обугленное дерево. Его ствол так ослабел, что оно согнулось под собственным весом, вонзив раскидистые ветви в пепел. Пышные колючие кусты, из которых можно было бы составить густую изгородь, валялись на земле, напоминая охапки сена. Сад окружали столбики, тоже увитые растениями. Их высохшие листья служили последним напоминанием о жизни в этой холодной пустыне. Те самые черные розы, которые девушка видела накануне, были высажены вдоль канавки. Белый пепел под ними пропитался кровью.
Девушка обошла край сада, наслаждаясь светом и утренней прохладой. Над ней раскинулось голубое небо, а солнечные лучи отражались от черных стен оранжевыми бликами. Часть ограды, которой был обнесен сад, обрушилась. За замком проглядывало огромное море, мрачное и неподвижное.
Черная громада, занимавшая все зримое пространство, дыбилась острыми углами и напоминала огромную гору руин. Вот откуда взялась темная неровная тень из ее детства – гигантский барьер у горизонта, разделявший горы и стену замка. Облака за этим барьером были мрачными и зловещими – не сравнить с ясным утренним небом, встретившим ее на этой стороне.
Эрис поникла. Так, значит, то были вовсе не джунгли и не корабль, полный сокровищ и потерпевший крушение. А просто стена.
Где-то скрипнула дверь. Великан остановился в галерее и стал ждать. К Эрис, в залитый солнцем сад, он не вышел. Теперь, при свете утра, она смогла получше его разглядеть. Он кутался в бархатный плащ винного цвета, пряча лицо под капюшоном. В капюшоне были две прорези, из которых торчали рога, напоминавшие бычьи. Один из них сломался чуть выше основания и теперь топорщился неровным обрубком.
Великан жестом позвал ее в комнату со сводчатым высоким потолком. На каменных колоннах здесь еще виднелись остатки краски. Каждый ее шаг отдавался от стен эхом. На потолке угадывались чьи-то силуэты, но слишком высоко, с пола не разглядишь. Незажженные канделябры, покрытые пылью и паутиной, встречались чуть ли не на каждом шагу. Еще здесь стоял вытянутый дубовый стол, за которым могло уместиться человек двадцать. Больше в зале не было мебели, если не считать одинокого стула неподалеку.
Великан указал огромной рукой на стол. На нем стояли дымящиеся миски с кашей и вареными яйцами в коричневом соусе. Судя по размерам, порция предназначалась для одного человека.
– Спасибо, – сказала Эрис и села за стол.
Великан положил на дальний конец стола круглый льняной сверток.
– Тут еще припасы. Чтобы тебе было чем подкрепиться по дороге домой.
Он направился к главным дверям замка – так быстро, что его фигура мелькнула перед глазами Эрис огромным алым пятном. На этих дверях были изображены бесчисленные силуэты, изогнувшиеся в причудливых позах. Некоторые из фигур словно падали с огромной высоты. Венчала композицию статуя женщины со змеиной головой, приподнявшей одну ногу точно в танце. Пасть змеи была широко раскрыта, а из нее тянулся раздвоенный язык. Одна рука, объятая языками пламени, застыла в воздухе, казалось, еще мгновение, и она обрушится на фигуры ниже. Над женщиной была надпись, которую Эрис не смогла разобрать. А еще у нее было четыре спутника: девушка с телом скорпиона, мужчина с кабаньей головой и сотней рук, андрогин, спящий на облаке, и старик с израненными запястьями и шеей. Глаза у всех были закрыты. Наверное, это боги, заключила Эрис.
Двери снова отворились, а к горлу Эрис подкатил ком. Она едва не погибла от голода из-за своего взбалмошного нрава, и ей очень повезло, что рогатый великан ее пощадил. Вернись она домой, Констанция опять ее бросит, а Виктория, слишком занятая работой, едва ли вообще заметит ее отсутствие. В Кешгиуме ей теперь было нечего делать.
Можно, правда, сбежать в Тингар или Йоннер, вот только нынешняя вылазка едва ее не погубила, так стоило ли еще раз испытывать судьбу? Может, и впрямь стоило вернуться домой, под сестринское крылышко, туда, где городские стены будут хранить ее от опасностей? И жизнь продолжится. Потянется череда одинаковых дней и однообразных воспоминаний, да и саму Эрис никто не запомнит. Она умрет, и ее похоронят в тесной гробнице – так и закончится ее жалкое существование.
Эрис прервала трапезу и опустила ложку.
– Что-то ты не спешишь домой, – подметил великан.
– Вы мне угрожали кое-чем пострашнее смерти, – тихо напомнила девушка.
– Мне бы очень хотелось оживить этот край. Моим приказам эта земля не повинуется, а вот твоим – да. Предлагаю то же, что и накануне: останься, и я научу тебя управлять той силой, которой ты наделена, – и ты возродишь здесь жизнь. А если
