Книга Динозавры тоже думали, что у них есть время. Почему люди в XXI веке стали одержимы идеей апокалипсиса - Марк О’Коннелл

операционной и дефибрилляционной, питомником для домашних животных и миниатюрной гидропонной фермой для выращивания свежих фруктов и овощей. Комплекс Vivos также мог похвастаться единственным в мире частным хранилищем ДНК, которое Вичино позиционировал как «следующий ковчег человечества». Здесь люди могли хранить свой собственный генетический код «для сохранения и потенциального восстановления человеческой расы».

Новая локация Vivos в Южной Дакоте получила название xPoint. Каждый из бункеров, равномерно расположенных на восемнадцати квадратных милях прерии, был площадью 204 квадратных метра. Это значительно больше, чем мой собственный дом, по мнению всей семьи, небольшой. Риелтор утверждал, что xPoint станет домом для шести – десяти тысяч человек и станет «самым большим лагерем для постапокалиптического выживания на Земле». С социально-демографической точки зрения локация была где-то между сверхбогатыми клиентами роскошных подземных убежищ Vivos и препперами, которые планировали пережить апокалипсис с помощью маскулинного мужества и ноу-хау, почерпнутого из YouTube. Другими словами, в основе xPoint лежала территория будущей постапокалиптической мелкой буржуазии.

Я прочитал на сайте компании, что бункерный городок «стратегически расположен в центре одного из самых безопасных районов Северной Америки» на высоте около 3800 футов и примерно в ста милях от ближайших известных военных ядерных целей. «Служба безопасности Vivos уже на расстоянии 3 миль обнаружит любого, кто попробует приблизиться к вашему дому. Основательно. Безопасно. Надежно. Изолированное частное пространство. Неуязвимость. Автономное энергоснабжение. Центральное расположение». Мне было непонятно, как место может быть одновременно изолированным и расположенным в центре, но, с другой стороны, такие заявления кажутся не более противоречивыми, чем те, которые вы можете встретить даже в самых приземленных доапокалиптических описаниях недвижимости.

Если бы почти весь мир погиб – ядерные атаки, каннибализм, пароксизмы различных проявлений дикости, – любое поселение живых людей могло бы законно назвать свое расположение центральным.

Vivos предлагала больше чем просто оборудованные бункеры и готовые решения для апокалипсиса. Она предлагала видение постгосударственного будущего. Купившись на такую схему, вы подключались к горячечной мечте, рожденной в глубинах либертарианского первобытного мозга: группа состоятельных людей, идеологических единомышленников, разделяющих автономное пространство, мощно укрепленная против бедных, голодных, отчаявшихся, неподготовленных посторонних, ожидающая момента, чтобы восстановить цивилизацию с нуля. По сути это было государство, раздетое до звериных, нелицеприятных правых основ: военизированный аппарат безопасности, нанятый на основе контрактных соглашений для защиты частного богатства.

Постапокалиптическая недвижимость становилась все более конкурентным мошенническим бизнесом. В одном только Техасе торговали два поставщика роскошных решений: Rising S, производитель высококачественных индивидуальных убежищ и бункеров, и Trident Lakes, планируемое сообщество к северу от Далласа, которое будет жить в роскошных кондоминиумах стоимостью от полумиллиона до двух миллионов долларов. На сайте Trident Lakes я прочитал, что в случае ядерной, химической или биологической катастрофы все объекты закрываются автоматическими воздушными шлюзами и взрывостойкими дверями. Каждый из них будет соединен сетью туннелей с подземным общественным центром – хранилищем сухих продуктов, ДНК, оборудованными тренажерными залами, теплицей и местами для встреч. В рекламе также значились: торговый район, конный центр, поле для игры в поло, поле для гольфа на восемнадцать лунок и автодром.

Вот оно, новое вводное в апокалиптическую мечту: банкиры и управляющие хедж-фондами, загорелые и расслабленные, воспринимали крах цивилизации как возможность провести какое-то время «на связи», в то время как вооруженные до зубов частные полицейские силы будут бродить по периметру в поисках злоумышленников. Логическое продолжение закрытого сообщества. Логическое продолжение самого капитализма.

Эта ситуация соотносилась с картинкой, которая стала вирусной примерно в то же время: на фотографии трое мужчин беззаботно играют в гольф на фоне лесного пожара в Орегоне; отвесная стена пылающего соснового леса как подобие самого ада над безупречно ухоженной зеленью. Сюрреалистическое сопоставление непримиримых реальностей было сродни картине Магритта. Когда я впервые увидел это изображение в своей ленте в Twitter, у меня закружилась голова от охватившего морального ужаса. Слишком жутко и ненормально для восприятия. А потом картинка стала попадаться мне снова и снова, пока моя реакция на нее не свелась к «опять?».

Я вот к чему: мне не потребовалось много времени, чтобы стать одним из этих игроков в гольф.

В ожидании звонка от Вичино (я хотел договориться о встрече) мне не оставалось ничего, кроме как слоняться по Хот-Спрингс. Воскресный город был почти безлюден, если не считать седых байкеров в кожаных куртках, степенно проезжавших плотным потоком по Мейн-стрит в Стурджис. Многие из них водружали на свои «харлеи» «Старую Славу»[31], флаги настолько массивные, что это вызывало легкое беспокойство, когда, противостоя ветру, они грозили опрокинуть мотоцикл. Город был во власти флага, который был везде: на бамперах автомобилей, в витринах магазинов, на одежде, величественно вздымался в своем великолепии над ничем не примечательными зданиями. Я был поражен меланхолической настойчивостью этого мотива, который казался мне своего рода обсессивной защитой.

В кафе на Мэйн-стрит я потягивал кофе и что-то записывал в блокнот, пока меня не прогнала оттуда бесшабашная, но настойчивая коалиция мух, по очереди садившихся мне на руки, пока я писал. Я шел по берегу реки, стараясь держаться подальше от желто-полосатой змеи, которая торопливо пересекла тропинку и стала взбираться по травянистому склону. Затем, повинуясь прихоти, я последовал в направлении указателя «Музей пионеров Фолл-Ривер».

Я был единственным посетителем музея, и меня нервировала тишина, царившая в здании, а еще больше – облупленные манекены в одежде девятнадцатого века: длинные шелковые перчатки, черные газовые вуали и шляпки. На самом верху здания, в большой комнате со скрипучими полами, которая была посвящена сельскому хозяйству, я наткнулся на экспонат, заставивший мое сердце замереть, – чучело пары фризских телят, стоявших на задних ногах в причудливом объятии, копыта их передних ног покоились на плечах друг друга. Судя по ламинированной табличке, они родились «сросшимися в области грудины». Смутное ожидание некоего предзнаменования, которое я испытывал с тех пор, как вошел в музей, теперь, в присутствии этих нереальных животных, оформилось в осознание. В Средние века, вспомнил я, рождение сросшихся животных или людей знаменовало собой наступление нехороших времен, а в периоды всеобщих тягот и смуты их появление было предзнаменованием конца света.

Когда я подходил к дверям, угрюмый старик за конторкой заметил, что я быстро прошел по музею. Возможно, я неправильно понял, но он казался немного расстроенным этим.

«Обязательно взгляните на «железные легкие» в гараже на заднем дворе», – сказал он заученно и в то же время задумчиво, и я заверил его, что непременно посмотрю, но не стал.

Когда я спускался с холма, в кармане завибрировал телефон. Вичино был на месте и ждал меня.

Примерно через десять минут после поворота с автомагистрали 18 на