Книга Китай при Мао. Революция, пущенная под откос - Эндрю Уолдер

После ухода с поста президента Китайской Республики в январе 1949 г. до отъезда на Тайвань Чан писал о своем неминуемом поражении:

Основная причина, которую отрицать невозможно, заключается в параличе партии: членство, организационная структура, методы руководства – все создавало проблемы.

Таким образом, партия превратилась в лишенную жизни оболочку. Присутствие духа утратили и правительство, и армия. В результате вооруженные силы развалились, а общество разложилось [Eastman 1984: 207–208].

Извлеченные из этого уроки не были брошены на ветер. Как только Чан прибыл на Тайвань, он начал формировать гораздо более централизованную диктатуру, настаивая на жесточайшей дисциплине и последовательности, которых его режиму в континентальном Китае всегда не хватало [Dickson 1993; Eastman 1981; Taylor 2011: 191–196, 212–217].

Почему Чан, давно осознававший отсутствие единства и дисциплины собственных сил, не мог разрешить эту проблему? Ответ на поставленный вопрос заключается в политической географии в сочетании с социальным составом Гоминьдана. После 1927 г. националисты разместились в крупных регионах Китая, концентрируясь в городах и поселках. Большинство членов Гоминьдана состояли на гражданской службе или занимались бизнесом, многие из них были профессионалами в определенных сферах, некоторые являлись состоятельными людьми. Они уделяли партийной деятельности лишь малую долю своего внимания, которое в любой момент могло быть переключено на семейные и профессиональные интересы. Поскольку националисты базировались в регионах, богатых ресурсами, они имели возможность извлекать необходимые доходы без формирования связей с сообществами на местах. Партийные и правительственные посты зачастую оказывались инструментами для личного обогащения. Националисты продолжали править внутренними сельскими районами в стиле, напоминавшем менеджмент императорских династий прошлого, в частности, позволяя видным местным деятелям брать на себя правительственные функции и собирать налоги при достаточно высокой степени автономии.

Источники дисциплины в КПК

Коммунисты существовали в полностью других обстоятельствах. После 1927 г. они были вытеснены в изолированные сельские районы. Постепенно отстраивая партийные организации в этих не имевших значительных ресурсов районах, члены КПК были вынуждены формировать близкие связи с местным населением, которое выступало им опорой. Партийные члены и кадры не были встроены в городское общество, и у них не было профессий, собственности или деловых интересов, которые могли бы отвлекать их от работы на движение. Партийная работа в силу обстоятельств составляла всю их жизнь. Даже если бы кто-то хотел покинуть КПК, то у такого человека было бы не так много альтернатив партии. Коммунистам, отброшенным в сторону сначала враждебно настроенными националистами, а потом и японскими войсками, было сложно как выйти из движения, так и избежать тюремного заключения, пыток или смертной казни. Вся жизнь коммунистических кадров зависела от партийной организации.

Особенности политической географии дали коммунистам особые преимущества, однако воспользоваться ими они смогли благодаря несокрушимому стремлению к введению дисциплины и единства. Достижение этой цели граничило с одержимостью. Партия предъявляла жесткие дисциплинарные требования к членам и обеспечивала исполнение этих требований иногда невероятно суровыми методами. В первые годы существования партии проводились зверские партийные чистки. Первая крупная чистка, прошедшая с 1930 по 1932 г., представляла собой кампанию подавления контрреволюционных настроений в партизанских отрядах, действовавших на базе Советского района Цзянси-Фуцзянь [Averill 1995: 96–99; 2006, 389–391; Guillermaz 1972: 216–217]. Мао был уверен, что сопротивление со стороны командиров на местах было связано с подпольным заговором. Он отреагировал на противостояние волной пыток и массовых казней. Партийные инквизиторы вторгались в охваченные протестами районы и выискивали подозреваемых [Averill 2006: 390; Pantsov, Levine 2012: 239–245]. Чистка, произошедшая в другом опорном пункте в это же время, описывается, как «доходившая почти до истерии охота на ведьм, яростная попытка местных кадров спастись ценой неуклонного расширения списков контрреволюционеров, которых они выявляли среди своих коллег» [Rowe 2007: 310–316]. Официальная партийная хроника оценивает количество жертв этого инцидента в 2500 человек, однако независимые историки полагают, что реальные цифры потерь – ближе к 10 000 [Ibid.: 313–315; Benton 1992: 313–314]. Аналогичные чистки происходили с 1934 по 1937 г. и на других опорных базах. Дело было поставлено на поток: под пытками у людей выбивали признательные показания. Сотни людей отправлялись на расстрел без суда и следствия [Benton 1992: 239–240, 264, 282–283, 316–317, 337–339][25].

Такие террористические и деструктивные подходы к поддержанию внутренней дисциплины корректировались, совершенствовались и увеличивались в масштабе по мере роста партии на фоне войны против японцев, хотя обвинения в заговорах и выбивание признаний под психологическими и физическими пытками периодически продолжались. Эти подходы разрабатывались в Яньане и достигли своего пика в ходе кампании чисток «за упорядочение стиля работы партии» 1942–1944 гг., которая стала частью развернутой кампании по сталинизации КПК. Теоретической основой этой кампании стала переводная версия «Краткого курса истории ВКП(б)», который был составлен и опубликован в 1938 г. по указаниям Сталина[26].

Сталинизация КПК началась после прибытия в октябре 1937 г. в Яньань партийных лидеров, которые провели несколько лет в Москве. Один из вернувшихся функционеров, Ван Мин, намеревался составить конкуренцию Мао в борьбе за партийное лидерство [Teiwes, Sun 1995: 341–342; Van Slyke 1986: 616]. Ван Мин провел бо́льшую часть своей взрослой жизни в СССР и пользовался определенным доверием у Сталина. Ван был образован, красноречив и разбирался в теории марксизма гораздо лучше, чем Мао, который никогда не покидал пределы Китая и авторитет которого базировался в основном на его способностях стратега партизанской войны и практичного политикана. Позиционируя себя как истинного последователя Сталина, Ван предпринял безуспешную попытку покушения на статус Мао. Вскоре по прибытии в Яньань он известил Мао о распоряжении, что тому надлежало «укрепить себя “идеологически” в связи с его ограниченным эмпиризмом и “незнанием основ марксизма-ленинизма”» [Benton 1975: 341–342] (cм. также [Apter, Saich 1994: 54–59]). Мао отреагировал на это послание, отшлифовав свои познания по теории марксизма. Тем самым он укрепил контроль над партийной организацией и повысил свой статус, став лидером, политическая линия которого была вдохновлена курсом Сталина [Lüthi 2008: 26–29; Pantsov, Levine 2012: 317–318; Teiwes, Sun 1995]. Нарождающийся «культ личности» Мао частично был призван составить конкуренцию аналогичному явлению вокруг личности Чан Кайши, бывшего символом военного сопротивления Китая и признававшегося в качестве лидера этой страны на международном уровне, даже в СССР [Leese 2011: 8–12].

В указанной смене политического имиджа Мао помогали секретари партии по политическим вопросам, в особенности Чэнь Бода, который в середине 1920-х гг. прошел обучение в контролируемом коммунистами Шанхайском рабочем университете, а позже в Университете имени Сунь Ятсена в Москве [Wylie 1980: 10–12]. Чэнь рекомендовал Мао литературу для чтения, разъяснял ему основополагающие вопросы и редактировал его черновики. Отправным пунктом повышения квалификации вождя стали переведенные на китайский два советских учебника и статья