Книга Спят курганы темные - Максим Дынин

по материнской линии – швабы, из тех мест.

– По линии прадеда Иоганна тоже, – кивнул старший лейтенант.

– Не знал… а прабабушка Анна?

– Она родом из Курляндии.

– Так вот, при переезде в Германию я и получил фамилию матери – немцы уговорили родителей, сказав им, что с немецкой фамилией мне будет легче учиться в школе. А отец стал Апостоловым-Эбергардтом, там положено, чтобы была общая фамилия. После гимназии я пошел служить в бундесвер – немецкую армию. А потом мне вдруг захотелось приключений на свою задницу. Тогда в Германии набирали добровольцев в Афган, и я оказался в Кабуле. Воевали мы мало – в основном нашей задачей была охрана военных объектов, а также гостиницы, где жили иностранные журналисты. Но пару раз мне довелось поучаствовать в бою.

– Там ты и наловчился стрелять из пулемета?

– Именно так. Из немецкого МГ3 – это весьма неплохая машинка.

Тут я задумался. Вообще та война запомнилась совсем не этим. Во-первых, именно там я впервые почувствовал, что я пусть и немец, но второго класса – все офицеры в части были из Западной Германии, тогда как рядовые и унтер-офицеры были в основном русские немцы, плюс десяток восточных немцев и три турка с немецкими паспортами. С офицерами отношения у нас не складывались, как, впрочем, и у восточных немцев. Разве что турки каким-то непостижимым образом смогли втереться в доверие к нашему лейтенанту – только с ними мы не особо-то дружили.

Когда мы прибыли в Кабул, нам строго-настрого приказали по-русски на улицах не говорить. Но мы быстро выяснили, что местные не очень-то любят английскую речь, к немецкой относились нейтрально, а когда один мой сослуживец что-то сказал мне по-русски, лавочник чуть ли не бросился нам на шею – мол, какие русские были хорошие, и какие мы были дураки, что этого тогда не понимали[14].

И больше всего мне запомнились не боевые выходы (впрочем, ничего особо интересного там не случалось), а один раз, когда мы с Сашей Риделем стояли на часах у отеля «Серена». Перед гостиницей находился довольно-таки большой двор с фонтаном посередине. Так просто туда было не попасть – двор был окружен высокой стеной со спиралью Бруно сверху, въезд загораживали тяжелые стальные ворота, и пускали туда только постояльцев и тех, кто получал «добро» на въезд от администрации гостиницы – как правило, либо персонал, либо новые постояльцы. Даже еду, воду и прочие припасы доставляли сотрудники гостиницы на служебных автомобилях. Поэтому наше присутствие там было скорее для проформы – или так нам это казалось.

И вдруг через стену перелетает ракета. Судя по всему, она должна была ударить по зданию гостиницы. Но ракета неожиданно изменила курс и врезалась в фонтан. Я уже мысленно успел распрощаться с жизнью, а мой напарник пробормотал: «Господи, спаси нас, грешных!» Помогла ли молитва либо нам очень повезло, но ракета не взорвалась. Потом нам рассказали, что сработай она, и остались бы от нас рожки да ножки… Как бы то ни было, именно тогда я уверовал в Господа и, вернувшись в Германию, стал исправно ходить в церковь.

Мой контракт потом не продлили из-за трений с моим лейтенантом; впрочем, я вообще-то хотел учиться, а следующая командировка намечалась в суданский Дарфур, куда мне хотелось еще меньше, чем в Афган. Так что я уволился, поступил в университет в Карлсруэ на информатику и закончил его за шесть с половиной лет – быстрее, чем большинство студентов.

Я нашел работу в небольшой фирмочке в Штутгарте – жил же я у родителей в Эсслингене. Альтернативой была бы возможность поселиться в какой-нибудь коммуналке в Штутгарте, но зачем? Родители мне, как правило, не мешали, баб водить мне дозволялось, а кое-какую работу по дому – посуду там помыть или пропылесосить – мне пришлось бы делать и в собственном жилье. Тем более мама готовит бесподобно. А жили родители в двух шагах от остановки S-бана, так в Германии именуют пригородную электричку, и дорога на фирму занимала двадцать пять минут без единой пересадки.

Но один раз – в начале лета прошлого года – мама объявила мне, что к нам из Донецка приедет моя троюродная сестра по линии Апостоловых – внучка бабушкиной сводной сестры. И что развлекать ее придется в основном мне – «мы бы рады, но зачем ей старшее поколение?»

Ну что ж, подумал я, отпуск у меня уже одобрили, и я собирался ехать с одной знакомой на Ибицу. Но тут она, видите ли, решила, что я не даю ей самореализоваться, и потому пора прекратить наши отношения. Каким образом я мешал ей это делать, так и не понял – она вообще делала то, что хотела, но немки (не путать с русскими немками) – особый народ. Ну что ж, подумал я, баба с воза – кобыле легче. И только собрался перенести отпуск на попозже, как мне как снег на голову свалилась Ариадна.

Не могу сказать, что я жаждал этой встречи – для меня все гости из бывшего СССР казались провинциалами, а я считал себя настоящим патентованным немцем. Но когда я ее увидел, то чуть-чуть не влюбился окончательно и бесповоротно – она была необыкновенно красива, умна, с классным чувством юмора, умела одеться так, что ни одной немке и не снилось – как и большинству русских немок, приехавших из казахской глубинки. Хорошо еще, что я вовремя вспомнил, что она моя близкая родственница… Но две недели отпуска – и выходные до и после, а также многие вечера – мы провели очень даже весело. Я ее куда только ни возил – в Париж, Эльзас, Берн (который куда красивее Цюриха), Люцерн, Милан, Флоренцию, Рим (где мне поцарапали машину, но оно того стоило), а на обратном пути – Ницца, Канны, Монако, Лион… Вот только насчет политики мы не могли прийти к консенсусу – я считал, что всем странам бывшего СССР необходима настоящая демократия европейского типа, она же говорила, что и в Европе настоящей демократии и близко не лежало. Но споры наши никогда не заканчивались ссорой.

Потом был Майдан, и мы с Ариадной не раз созванивались – я верил всему, что нам показывали по немецкому ТВ, про доблестных защитников демократии, стремящихся в европейский рай, и про пророссийского президента Януковича, изо всех сил державшегося за незаконно полученную власть. И если для нее победа Майдана была трагедией, то я пытался убедить ее по телефону, что теперь у них будет только лучше.