Книга Слово о солдате - Вера Михайловна Инбер

дома. И снова сменил это мурлыканье, слащавое и слезливое, на угрозы.

А кругом стояли спокойные темные русские ели.

Офицер добился своего. Черные куртки стали возвращаться в глубь леса. Токот немецких автоматчиков участился…

— Обер-ефрейтор Шпигельбаух! Ко мне! — крикнул офицер. Щупленький, с рыжими бачками, франтоватый молодчик подскочил к офицеру. Вытянувшись, он пучил на него свои белесые глаза… — На мне ничего не нарисовано, мальчик! — со смешком сказал офицер, дружески ударяя обер-ефрейтора по руке, поднесенной к козырьку, и опуская ее. — Смотри-ка, сюда… — Он показывал обер-ефрейтору что-то, чего Дементьев не видел и что, очевидно, было картой… — Возьмите всех своих и еще отделение бедняги Вальтера. Пройдите-ка вот сюда и сюда. — Офицер рассказывал обстоятельно, но Дементьев многого не понимал, это были топографические термины, пересыпанные цифрами… — Отсюда и подойдите к их батарее. Внезапно… К этой чертовой батарее, и мы заткнем ей глотку! Нет, откуда только у этих свиней такая дьявольская меткость и столько драчливости! — воскликнул он.

Щупленький обер-ефрейтор Шпигельбаух, прихрамывая, пробежал туда, где между деревьями темнели черные куртки немцев. «Эсэсовцы», — подумал Дементьев. Обер-ефрейтор мгновенно и, по оценке Дементьева, очень толково отделил некоторое количество немцев и повел их в сторону.

Наведя свой автомат на просвет между деревьями, в котором должна была показаться вся группа Шпигельбауха, Дементьев ждал. Вот они: первый немец, второй, еще два и сразу кучей. Дементьев нажал крючок. Мерный и злой токот его автомата влился в общий и ровный гул стрельбы немцев. Поводя этим вздрагивающим, послушным, точно превратившимся в часть его существа оружием, Дементьев продолжал свой грозный счет, но скоро сбился. Одни немцы падали, другие бегали, кричали блеющими голосами, махали руками. Они не понимали, кто и откуда бьет по ним… Но Дементьев вдруг прекратил стрельбу. Все свое внимание он направил на главного врага — на офицера, который был озлоблен, удивлен, но отнюдь не растерян… Он оглядывался, и вдруг Дементьев встретил взгляд этих враждебных, ненавистных глаз… Офицер рванулся, но Дементьев держал его уже под прицелом. Три быстрых выстрела, и, рявкнув и в последний раз подпрыгнув, офицер упал. Дементьев быстро подполз к нему.

Вырвав пистолет из рук офицера, еще горячих, Дементьев вскочил, пробежал несколько шагов в сторону цепи черных курток, видных ему со спин. На глаза ему попался хороший бугорок с камнем, выступавшим из-под земли. Дементьев лег за камнем и стал целиться по черным курткам… Вдруг совсем близко, откуда-то сбоку, откуда он совсем не ожидал, поднялась волна победоносного крика. Это было «ура». И тут все стало происходить очень быстро. Немцы отходили в ту сторону, где залег Дементьев. Подпустив их на расстояние, наиболее выгодное, он опять открыл прицельный огонь по этим черным курткам, так что каждая короткая очередь его автомата валила на землю то трех, то четырех немцев… Немцы испуганно оглядывались, встревоженно перекликались. Они, видимо, были растеряны.

Среди деревьев вдруг появились серые шинели. Раскрасневшиеся родные лица, штыки наперевес. Немцы теперь просто побежали прочь, и многие бросали автоматы и скидывали ранцы.

Их догоняли.

— Здорово, товарищ политрук! — Дементьев увидел командира роты Закоморного.

«Ура» продолжало греметь по лесу, и Закоморный возник как бы из этой победоносной волны.

— От батареи мы их отогнали, — рассказывал Закоморный. — Теперь надо гнать, не давать зацепиться. Пройди, дорогой, по лесу, погляди, не отстал ли кто из наших, всех их вперед… А я туда… — он указал в ту сторону, где лес редел и куда гнали немцев.

Вдруг все в мире содрогнулось. Это близко загрохотало орудие. И Дементьев, точно его позвал кто-то, пошел в ту сторону, откуда слышен был этот грохот. Он увидел длинный, несколько необычно приподнятый кверху хобот орудия, все тело которого было замаскировано размашистыми ветвями ели, под которой оно стояло. Видно, что около этого орудия совсем недавно юла жестокая схватка. Появились женщины, которые казались маленькими в своих мешковатых шинелях. Это были совсем молодые девушки… Они осторожно помогали вставать, они ободряли, они говорили те ласковые слова, бессмысленно-нежные слова, которые сказали бы впервые своим возлюбленным и детям…

Дементьев пошел к девушкам-санитаркам, чтобы узнать о раненых своей роты. Вдруг: «Воздух, воздух!» — закричали с поля. Дементьев кинулся туда… Самолеты, множество самолетов летели над деревней, и близко ударили зенитки… Земля взревела и вздрогнула — где-то близко упали бомбы. Дементьев увидел, что некоторые бойцы его роты, залегшие по краю лощины, в которой скрылись немцы, прекратили стрельбу, другие то вскакивали, то опять падали на землю и жались к ней, третьи беспорядочно метались, прячась в кустарниках. Немцы, уже загнанные в лощину, видимо, ободрились, и треск их автоматов стал опять ожесточеннее.

Но среди рева и сотрясения взрывов по-прежнему были слышны легкие, лопающиеся выстрелы зениток. Артиллеристы также добавили во все это свою долю грохота. Еще один снаряд по «навесной траектории» полетел в направлении неприятельских окопов.

Командир взвода командовал:

— Огонь! Огонь!

Вдруг вверху сверкнуло голубое пламя, что-то загремело, но по-новому. Рыжий огонь мелькнул между деревьями.

— Самолет упал! Наши второй самолет сбили! — крикнул Дементьев. Опять сверкание, холодное и голубое, опять гром. Третий…

— Ура, ура зенитчикам! — воодушевленно грохнуло по цепи. Обстрел лощины, запятой немцами, возобновился. Два орудия, ближнее и дальнее, тут же почти одновременно дали еще по выстрелу в направлении вражеских окопов. И Дементьев вдруг представил себе, что кто-то упрямо направляет всю эту сокрушительную работу артиллерии, подумал о зенитчиках, которые только что оборонили работу артиллеристов, и о своей роте, которая отогнала фашистских автоматчиков от орудий… И на мгновение все происходящее — стоны, крики, раны, кровь, смерть и эти все страшные гулы и грохоты, — все слилось вдруг в одно, прекрасное и величественное, отчего сердцу в груди сделалось вдруг тесно. «Мы боремся, мы дружно боремся, и мы победим!» — так можно было выразить языком слов это чувство, но были эти слова слишком бледны перед тем восторгом, который переживал Дементьев.

Разгоряченно и восторженно оглядывал он поле сражения, и вдруг все точно остановилось в нем: слева из-за холма, ломая изгороди, по грядам огородов быстро выползали огромные черные жуки… «Вот оно…» — точно кто-то сурово и строго сказал в душе Дементьева. «Выдержишь ли?»

И Дементьев бежал в сторону третьего взвода. Не напрасно задержал он его для охранения тыла… Из танков его заметили, по нему сыпали пулеметными очередями. Он ложился, вскакивал и снова бежал: то, что сейчас происходило, грозило участи всего сражения, и Дементьев думал только об этом.

Засыпкин издали отчаянно махал Дементьеву и кричал:

— Ложись, ложись!

— Зачем, товарищ политрук, жизнью рискуешь? — укоризненно сказал он, когда Дементьев