Книга Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова

что ей досталась такая жизнь? Почему я не удержала её вместе с Хагором, почему обольстилась, как и она, тем, кого приняла за Ангела с небес? Разве он был Ангел? — она обращалась уже ко мне. Я стояла за перегородкой у неё. — Мерцал своим костюмом и блеском глаз, похожих на волшебные кристаллы своим прозрачным цветом. Он дарил надежду на то, что Миссия будет выполнена. И она будет выполнена! Но какой уже ценой? Если они допускают своё совершенство ценой страданий других, разве это совершенство? — она прижала маленькие огрубевшие ладони хлопотливой садовницы к лицу, скрыв его. Я разглядывала её белоснежные плечи, рассыпанные по подушке белейшие волосы. Не могли такие упругие плечи, гладкий лоб, алые губы с безупречным овалом лица, вся её красота, вместе с чистотой и пышностью волос, принадлежать старушке. Кем она была? Впервые я задала себе такой вопрос. Она попросила сдавленно, — Уйди! Оставь!

И я ушла, не понимая, плачет она или просто бормочет невнятицу, как было ей и свойственно временами.

Не жалея ничуть отца, я не умела равнодушно видеть слёзы, тем более слёзы мужские. А он плакал, хотя и не понимал, что плачет.

— Кого жалеешь, себя или её? — спросила я у него.

— Разве это вопрос ребёнка? — ответил он.

— А где ты видишь ребёнка? — удивилась я, считая себя давно взрослой.

— Кто ты? Кто была Гелия? Я понимаю, что в тебе нет ничего ко мне, но я и не жду от тебя любви. Я-то все равно буду тебя любить и ради тебя останусь здесь. Но ты даже и не поймёшь, что это за мука для меня. Я мог бы улететь в будущее, в ясный мир, но я остаюсь. И это не жертва, это долг, который я всё равно не смогу уже отдать полностью. Как? В прошлое нет дверей.

То, что я опишу дальше, не было его рассказом в буквальном смысле. Скорее, я сама прочла то, что увидела в его вдруг распахнувшейся душе. Скорее, он сам был погружён во все эти образы, и они наслаивались друг на друга, то проявляясь, то тая как облака.

— Там, на Земле, у меня долги, и там я их уже никому не верну. Возможно, там и сохранилась та же декорация жизни, почти такая же, ну разве с небольшими изменениями, но там уже нет того времени, в котором страдала и бродила одиноко та девушка, что ожидала моего возвращения к себе каждый день и каждую ночь. Она мерцала своими старомодными вышивками на белой кофточке, пронося своё красивое, как мало у кого и бывает, тело между этими декорациями, всегда одна, потому что не хотела быть занятой, чтобы всегда иметь эту возможность — броситься мне на шею, всё вернуть. А я, зная это, думал, что так будет продолжаться вечно, и стоит мне захотеть, как я приду и верну её в любое время… А эти наши прозрачные перламутровые рассветы… Она жила в Подмосковье. Как они были непереносимы ей, настолько молодой и уже заброшенной в пустых декорациях! Но она продолжала ждать, веря, что каждый очередной такой рассвет одарит её чудом воскрешения нашей любви. Всё это она сама мне рассказала, когда появилась здесь на Паралее в одном странном видении, поскольку сам я и не был никогда способен на такое вот воображение. Таких видений было у меня несколько. Я думал, что тронулся умом, но потом оказалось, тут со многими такое бывает, просто люди стесняются в этом признаться. Как будто некий планетарный дух из милости к нам, пришельцам, даёт возможность выхода на информационные уровни Земли, тогда и посещают эти призраки. Только её, прежней, уже нет, как и того времени, и никогда не будет…

— У тебя нет передо мной никаких долгов. И о каких декорациях ты печалишься? Из маминого театра? Почему они на твоих звёздах, если мама жила здесь? — Я не нуждалась в его долгах, что он значил для меня теперь? Когда с ним рядом не было моей мамы. Я впервые вдруг подумала о том, насколько мужчины преувеличивают свою значимость для детей в то время, как без них можно прекрасно и обходиться. Мне он был не нужен никогда. Я тосковала только о маме. А вместо него у меня был дедушка. Он и был моим отцом.

— О каких декорациях ты спросила? О чьих долгах? — изумился он моему вопросу и потёр свои виски, что было у него знаком растерянности. — Разве я что-то говорил? Твоё поведение пугает меня.

— Чем же?

— Хотя бы тем, что ты так стремительно повзрослела. А я, оказывается, всё ещё живу в иллюзии, что ты совсем маленькая.

Я промолчала, сползла с его коленей и стала ворошить короба с диковинной едой, которую он привёз. Они стояли на траве у крыльца. Я зарылась в них так самозабвенно, что и забыла о его страдании. В коробах было много всего вкусного, особенно деликатесов, о которых тут никто и не подозревал, а я привыкла к ним с детства.

— Принеси мне воды, — попросил он, не вставая сам.

— Пить или просто? — Для питья воду мы брали из подземного источника, скрытого в колодце, бывшего тут единственным на всю улицу. Воду из этого источника приносил дедушка в огромных бутылях. Часто ему подвозил их и лесник, его друг и вечный должник, на своей тележке, запряжённой той самой лесной лошадкой — персонажем моих детских грёз. А умывались мы, беря воду из бассейна, который наполняли дожди в осенний период и те, которые периодически шли летом. Дедушка знал секрет очистки дождевой воды, в которой я купалась в тёплую погоду.

Отец встал и сам пошёл к садовому бассейну, где и умыл лицо. Я на его глазах, не стыдясь его ничуть, стащила тунику и полезла купаться. Так мне захотелось.

— Ты становишься очень красивой. Нереально хороша! — он изучал меня, так же не стыдясь, не видя в моей наготе ничего предосудительного. — Но ты будешь, всё же, другая чем мама.

— Лучше? — спросила я.

— Другая совсем. Не похожа ты на неё.

— Конечно. Все говорят, что твоё порождение. Ноги длинные как у болотной птицы.

— Кто же так говорит?

— Бабушка, кто же ещё.

— А говоришь все.

— Ну и соседи. Говорят, что я не местная.

— Мама, что ли, их местная была? Или Инэлия из их породы? Как она, кстати, пережила всё? Я так ни разу и не увидел её после. Она прячется от меня.

— А чего ей переживать? Если она и прежде видела